банкире, который распоряжается войной и миром во всей Италии, дает взаймы Франциску Сфорце денег, чтобы тот мог завоевать Милан и герцогскую корону после Висконти; защищает этого узурпатора против Венеции и короля арагонского, находя союзника себе в лице французского короля Карла VII; добывает во время голода хлеб у того же французского короля, облегчая положение страны. Немудрено, что страстная и увлекающаяся “дочь Рима”, как называли старые историки Флоренцию, приписывает все процветание города, все успехи искусств именно Козимо Медичи и сама поступается своей свободой, осыпаемая благодеяниями своего либерального “отца отечества”, а при его внуке Лоренцо уже совершенно пьянеет среди бессменных пиров, спектаклей, маскарадов, празднеств, народных увеселений, не слыша голосов политических партий под звуки canti carnavaleschi и canzoni a ballo – карнавальских песен и бальных канцон. Сам Лоренцо проводит свободное от пиров и государственных дел время среди поэтов, художников и философов из платоновской академии, где создается модная “платоновская теология”. Под всем этим ослепительным блеском скрывались безысходные сомнения, полное безверие. И вечная холодно-насмешливая улыбка была на лицах флорентийцев, знавших и греческий, и латинский языки, и Платона, и Аристотеля и гордившихся тем, что даже флорентийские женщины отличаются разносторонней ученостью, не уступающей учености мужчин. Немного дней нужно было прожить Савонароле среди флорентийцев, чтобы на него пахнуло холодом от этих рабов внешности и душевной пустоты. И как смешон показался им этот появившийся на кафедре в церкви Сан-Лоренцо тщедушный проповедник с его едва слышным сиповатым голосом, с его неуклюжими манерами, с его провинциальным наречием, с его порой грубыми и чисто народными выражениями! Он решился нападать с кафедры на пороки и маловерие светских и духовных лиц, презрительно относился к вылощенным поэтам и философам, порицал фанатическое поклонение перед древними классиками и цитировал только одну книгу – Библию, советуя всем читать ее, тогда как все они знали, что библейская латынь была небезупречна и что подобное чтение могло только попортить их стиль! Так, в 1483 году у Савонаролы бывало в церкви не более двух-трех десятков слушателей, тогда как у фра Мариано да Дженнаццано, любимца Лоренцо Медичи, церковь не могла вместить всех слушателей. Дженнаццано, изысканный по слогу и изящный по манерам, был в моде, и ходить слушать его было таким же важным делом, как восторженно восхищаться подвигами Сан-Антонино, как горячо толковать и спорить о платоновской теологии, как щедро покровительствовать раболепствовавшей перед богачами литературе и искусствам, тогда как в душе всех этих разбогатевших, холодных и издевавшихся над всем лавочников и ростовщиков был один кумир – золото и одно наслаждение – распутство. Даже близкие и уже увлекавшиеся смыслом проповедей Савонаролы люди сознавали причины его неуспеха и говорили ему с грустью о том, что он должен бы поучиться у Дженнаццано умению красивых фраз и
