– А зачем? Какой доход?
– Разве от детей должен быть доход? И какой? Да, от любви рождаются дети и для любви. А разве это жизнь?
Аннушка слушала эти удивительные слова от своего когда-то бесшабашного Володи и думала: как верно, как светло он говорит. Володя ушел незаметно, как растаял.
– Мама, что-то надо делать? Вова заболел. Может, к психологу поехать? – Аннушка смотрела на мать со страхом.
– Ты пережила такое. Я тоже пережила. И он переживет, – ответила Маня. – Нужно время. А кто этот… как ты его назвала? Я не знаю такого… Где он живет? А вот бабка одна есть в Турушево…
Вдруг Маня резко засобиралась: «Отвезите меня домой, хочу домой».
Дома, лежа на диване, она думала о своем девичестве, о жизни, о детях. Любила ли она, так сильно, так мучительно, как ее дети? Не до любви было, когда ушла от Степана с двумя девочками в чем, как говорится, мать родила. Приживалась в чужой деревне трудно. Жила в развалюхе. Спасибо председателю, дал работу на ферме. А сколько горя хлебнула с детушками, да с новым мужем Ефимом. Родила от него двух мальчишек. Росли статные, красивые, работящие. Ефим пил да бил ее. Еще средний Валера неспокойный был. Да и с женой ему не повезло. Одно ее богатство – красота. Выпить, да погулять не дурочка. Ей вечно нужны были компании. Придет парень домой, пообедать бы, кругом все настежь, парничок один ползает по избе, весь уревелся. А она с городскими на машине раскатывает. Бросят где-нибудь в овраге. Валера притащит домой. Вымоет, накормит… Натка ничего не ценила. И запил Валера, задурил. У, как она, мать, страдала, увещевала разойтись с ней.
– Нет, люблю – и все, не могу ее потерять, не вынесу. – И не вынес, сердешный, в петле успокоился. Да что это такое? Уж не один год прошел. Наташке я простила… а ему не прощу. Никогда. Кого страдать оставил? Меня, мать, – она горько вздохнула и повернулась на другой бок.
Ефим уж помер к этому времени, допился. С кем делила она свои горести и редкие радости? «Вот с ним, – и она ласково посмотрела на портрет красивого мужественного офицера в черном мундире. Только с ним вела разговоры о своей жизни, несправедливости мужа, о вечных унижениях, о своей любви.
Сначала прятала фотографию под кружевную салфетку на комоде. Однажды после задушевной беседы с ним она вдруг поняла, как обрести свободу. Через несколько дней хоронили Ефима. Пьяный, он выпил какую-то ядовитую жидкость перепутав бутылки. Придя с похорон, она впервые свободно беседовала с человеком на портрете. Она призналась. Как полюбила его глаза, строгий взгляд, чеканную походку. Красивый, мужественный человек смотрел на нее строго из-под козырька черной фуражки. Она попросила сделать портрет в районном фотоателье, и повесила на самое видное место.
Перед Пасхой, Рождеством, вытерев пыль, она украшала портрет сухими гроздьями рябины и еловыми веточками. Маня опять вздохнула. Бывало, смотрит, смотрит, не моргая, на это любимое лицо и кажется, что офицер отвечает ей строгим, но и ласковым взглядом… Но об этой любви никто никогда не узнает. Маня забывается сном. Видится ей дорога после дождя, стоит