– Не отдавай ребенка, ее там залечат. Только хуже сделают.
– Ну не я же это придумала про больницу, мне врач сказала, – оправдывалась мама.
– От нервов у нее это все… Посмотри до чего ты доигралась…
Мама только вздыхала.
– Мам, не начинай…
Так Маша оказалась в урологии.
В палате было шесть коек, расставленных вдоль стен, несколько тумбочек и два окна, завешенных ватными одеялами, чтобы не дуло. На подоконнике стояла маленькая пластиковая елочка, обмотанная потрепанной мишурой, оставшаяся с Нового года.
С дальней кровати поднялась худая девочка в линялой байковой пижамной рубашке, заправленной в колготки. В таких сиротских пижамах здесь ходили приезжие дети – московским одежду родители привозили из дома.
– Тебя как зовут? – спросила девочка.
– Маша.
– Я Юля. А диагноз у тебя какой?
– Не знаю, – пожала плечами Маша. – Но я ненадолго здесь. Меня скоро выпишут.
– Не выпишут, – уверенно возразила Юля. – Так все говорят поначалу, а потом лежат и лежат. Я вот здесь уже два месяца.
Маша замотала головой, словно пытаясь стрясти с себя услышанное.
– Да ты не переживай, тут неплохо, ты привыкнешь. Только Валю, медсестру, не зли.
C Валей они схлестнулись на следующее же утро, как только та появилась в дверном проеме, нависая над миниатюрным Игорем Фёичем, как Фрекен Бок над Малышом.
– А когда меня выпишут? – бодро прокричала Маша.
– Ну дает! – фыркнула Валя. – Тебя только вчера положили!
– Ну разве тебе так плохо у нас? – добродушно отозвался Игорь Фёич. – Чуть-чуть полежишь, и выпишем.
Осмотрев первых двух девочек, чьи кровати были у входа, он подошел к Машиной койке и принялся листать какие-то бумажки своей небольшой, почти женской рукой, на которой поблескивало тонкое обручальное кольцо.
Маша насторожилась.
– Так… анализы у нас не ахти, – вздохнул он. – Давай-ка мы с тобой, Машенька, попробуем одно лекарство. Начнешь его пить и скоро выздоровеешь.
Он ласково похлопал Машу по плечу и повернулся к Вале:
– Валентина Павловна, запишите: тут у нас пять-нок, по две таблетки три раза в день.
Маша не знала, радоваться ей или нет такому повороту вещей, потому что за вчерашний вечер она уже успела наслушаться от Юли про уколы, цистоскопию и другие мучительные процедуры, которые совершались тут над детьми, и по сравнению с ними таблетка выглядела довольно гуманно. Но по тому, как злорадно прищурилась Валя, Маша поняла, что ничего хорошего ей не светит.
Так оно и вышло. Лекарство оказалось страшно горьким. Снаружи таблетка была покрыта сладкой розовой оболочкой, но, когда сладкая часть рассасывалась, во рту все горело. А глотать таблетки Маша не умела – дома мама всегда толкла их ей в ложке.
Маша далась не сразу. Сначала она удирала от Вали по палате, перепрыгивая с кровати на кровать,