Ганс Бринкер, или Серебряные коньки. Перевод Алексея Козлова. Мэри Мэйп Додж

глаза. Вилсон, напротив, был медлителен и уравновешен. Чем сложнее была задача, будь то учеба или повседневный труд, тем больше она ему нравилась. Мальчишки, которые насмехались над ним вне школы из-за его залатанной одежды и узких кожаных штанов, были вынуждены уступить ему почётное место почти в каждом классе. Прошло совсем немного времени, и он стал единственным подростком в школе, который хотя бы раз не побывал в углу «мучений», где висел страшный хлыст, а над ним надпись: «Осторожно, осторожно! Ты лентяй, из „дит энд тоу зал йе лирен“!» * {Учись! учись! Ты лентяй, и конец этой веревки научит тебя.} Только зимой Гретель и Ганс могли позволить себе посещать школу, и весь последний месяц года их держали дома, потому что их мать нуждалась в их помощи – печь хлеб, содержать дом в чистоте, вязать чулки и другие вещи и продавать их на рынке.

      В то холодное декабрьское утро, когда они усердно помогали своей матери, весёлая компания девочек и мальчиков проплыла вниз по каналу. Среди них были прекрасные фигуристы, и когда мимо мелькало пестрое разнообразие костюмов, издали казалось, что лед внезапно растаял и по течению плывет какая-то весёлая клумба с тюльпанами. Там была дочь богатого бургомистра Хильда ван Глек в дорогих мехах и просторной бархатной тоге, а рядом – хорошенькая крестьянка Энни Боуман, нарядно одетая в грубую алую кофту и синюю юбку, достаточно короткую, чтобы выгодно подчеркнуть серые домотканые чулки. Затем тут засветилась гордая Рихи Корбес, чей отец, Минхеер ван Корбес, был одним из видных людей Амстердама; а вокруг неё тесным кольцом вились Карл Шуммель, Питер и Людвиг ван Хольпы, Якоб Пут и совсем маленький мальчик, радовавшийся громкому имени Воостенвальберт Шиммелпеннинк. В компании было еще около двадцати мальчиков и девочек, и все они, казалось, были полны энергии и веселья. Они катались вверх и вниз по каналу на протяжении полумили, максимально напрягая свои способности завзятых гонщиков. Часто можно было видеть, как самые проворные из них уворачивались от самого носа какого-нибудь напыщенного законодателя или доктора, которые, скрестив руки на груди, неторопливо катались к городу; или цепочка девушек внезапно распадалась при приближении толстого старого бургомистра, который, подняв трость с золотым набалдашником, пыхтя, направлялся в Амстердам.

      Одетый в замечательные коньки с великолепными ремешками и ослепительными полозьями, загибающимися на подъеме и украшенными позолоченными шариками, он слегка приоткрывал свои пухлые глазки, если кто-нибудь из девушек делал ему реверанс, но не осмеливался поклониться в ответ, опасаясь потерять равновесие. На канале были не только искатели развлечений, но и знатные люди. Здесь были рабочие с усталыми глазами, спешащие в свои лавки и на фабрики, рыночные торговки с поклажей на голове, коробейники, сгибающиеся под тяжестью своих тюков, лодочники с растрёпанными волосами и осунувшимися лицами, грубо толкающиеся на своем пути, священники