Эти странные на вид коньки смастерил мальчик Ганс. Его мать была бедной крестьянкой, слишком бедной, чтобы даже подумать о покупке заводских коньков для своих малышей. Какими бы грубыми ни были эти коньки, они подарили детям много счастливых часов на льду. И теперь, когда наши молодые голландцы холодными, покрасневшими пальцами дергали за тесёмки, а их серьёзные лица склонялись к коленям, никакое зрелище желанных и одновременно невозможных железных полозьев не могло притупить сияющего внутреннего счастья.
Через мгновение мальчик встал и, важно взмахнув руками и небрежно бросил:
– Пойдем, Гретель!
И тут он оттолкнулся и легко заскользил по каналу.
– Ах, Ганс, – жалобно позвала его сестра, – с этой ногой у меня ещё не всё в порядке. В прошлый базарный день мне всё время было больно от веревок, и я натёрла ногу, и теперь у меня болит нога, когда я завязываю на одном и том же месте!
– Тогда завяжи их повыше! – ответил Ганс и, не глядя на неё, сделал на льду замечательный пируэт, который он назвал «кошачья колыбель».
– Как я могу? Веревка слишком короткая!
Издав добродушный голландский свист, который по-английски означал, что с девушками слишком много хлопот, он направился к ней.
– Глупо с твоей стороны носить такие туфли, Гретель, когда у тебя есть пара крепких кожаных туфель. Твои кломпены * {Деревянные башмаки.} были бы круче, чем эти!
– Почему, Ганс? Ты что, забыл? Отец бросил мои красивые новые туфли в огонь. Не успела я сообразить, что он сделал, как все они уже лежали, свернувшись калачиком, среди горящего торфа. С этими я могу кататься на коньках, а на деревянных – нет. Будь осторожен…
Ганс достал из кармана верёвку. Напевая какую-то мелодию, он опустился на колени рядом с ней и принялся застегивать коньки Гретель со всей силой своей сильной молодой руки.
– Ой! О! – воскликнула она с неподдельной болью.
Нетерпеливым движением Ганс размотал бечёвку. Он бы бросил её на землю, как подобает старшему брату, если бы только в этот момент не заметил слезинку, стекающую по щеке сестры.
– Я все исправлю, не бойся, – сказал он с неожиданной нежностью, – но мы должны поторопиться! Скоро нас позовёт мать. Она говорила, что мы скоро понадобимся ей!
Затем он удивлённо огляделся по сторонам, сначала посмотрел на землю, затем на голые ветви ивы у себя над головой и, наконец, на небо, теперь такое великолепное, синее, с голубыми, малиновыми и золотыми прожилками. Не найдя ни в чём этом ничего, что могло бы зацепить его глаз, онувидел нечто, от чего его взгляд внезапно просветлел, и с видом человека, прекрасно