В память о Тихоне. Алексей Жданов

Всё было бесполезно: сколько бы он ни смотрел, как бы ни пытался, он не мог понять, что же так кольнуло его в этой глупой кличке «Ржаной», принадлежащей, как он понял, одному из наименее удачливых игроков. Да и, если подумать, прозвище это даже по деревенским меркам было никчёмным, потому что серое, тёмное слово «Ржаной» никак не подходило маленькому беленькому щуплому мальчику, которому на вид было лет семь. И вдруг его настигло прозрение! В его детстве был в деревне такой же почти мальчик, тоже его звали все Ржаным. Почему-то Тиша подумал, что это, должно быть, младший брат того забияки, которого он встречал когда-то очень давно. Тихону тяжело было сознаться, но он очень хотел бы однажды снять клеймо одиночества и тоже стать младшим или старшим братом.

      За время игры, которая, несмотря ни на что, Тихону казалась всё равно скучной, он успел выучить почти все прозвища, которые между детворой были в ходу. Но сильнее всего его привлекали два мальчика: Ржаной и Ухо. Ухо – мальчик лет восьми или девяти, ещё менее сильный и рослый, чем Ржаной, казавшийся не мальчиком, а, скорее, крохотным воробушком, случайно залетевшим в разгар игры, часто падал, часто рвался за мячом, как сумасшедший сумасброд. Старые штаны его были протёрты в коленях, на которые он падал, а руки и лицо в ссадинах, грязи и ушибах, потому что мяч он отражал так, как будто в этом состояла вся его жизнь, как будто если этот чудо-вратарь, не жалеющий живота своего, не поймает хотя бы раз брошенный ему снаряд, то сердце его остановится в то же мгновение. Но приковывал он взгляд не тем, как был побит и помят, а тем, что каждый раз вставал. Тихон долго бы ещё сидел так, пожалуй, до самого захода солнца, если бы тот самый Ухо, уши которого, кстати, никак не выделялись, не подбежал к Тихону. Мальчик сверкнул, как молния, глазами, кивнул и секунду стоял молча. Тихон же сидел неподвижно, ошеломлённый. Никогда и ни у кого ещё он не видел таких прекрасных глаз. Нежно-голубые, как чистейшее мелководье Индийского океана, они смотрели ясно и спокойно, но, как тихий омут, в себе скрывали искру безумного азарта, мальчишеского разбоя, хулиганства, пакости, ехидной улыбки, колкости, какой-то затаившейся шутки. А Ухо всё смотрел испытующе, любопытно и сурово, по-волчьи, так, как не мог бы смотреть на что-либо ребёнок. Подняв левую руку и указав куда-то, мальчик сказал так тихо, чтобы услышать мог его только Тихон:

      – Она ждёт тебя на холме у погоста. Опять царица будет звёзды считать. – Мальчик говорил серьёзно и легко, так, будто такие фразы ребёнку восьми лет было произносить привычно. Тихона это удивило, но смысл сказанного он всё равно не понял и, как-то боязливо посмотрев на мальчика, в полголоса как бы самому себе сказал:

      – Бред… – Тихон, как мальчик впечатлительный, ощущал, что слишком много этого «бреда» клокочет вокруг. Ухо, ничуть не смущённый странным ответом, продолжил спокойно и расслаблено:

      – Я ей так и сказал, а она всё равно не хочет в лес уходить. Говорит, в эти дни мертвечики по царствам