Мальчик наблюдал за ней. Она не думала, что он понимает. Но он понимал. Слабая дрожь в её пальцах, когда она снова сжала его руку. Тонкая полоска пота на виске, которую она машинально стёрла кончиками пальцев. Напряжённый вдох перед тем, как переступить порог.
Она не хотела здесь быть. Но ещё больше она не хотела, чтобы её сын был здесь.
Внутри пахло чем-то медицинским – не совсем хлоркой, не совсем лекарствами, но чем-то стерильным, резким, слегка сладковатым. Пол был серым, стены белыми, двери обшарпанными.
В приёмной сидели несколько человек. Телевизор в углу жужжал, но никто на него не смотрел.
Мать подвела мальчика к стойке.
– Мы записаны.
– Фамилия?
Она назвала её. Регистраторша мельком взглянула на ребёнка – взгляд, в котором было не любопытство, а что-то другое. Что-то такое, как будто она уже знала, зачем он здесь. Они сели на жёсткие пластиковые стулья у стены.
Мальчик скрестил руки на груди, вытянул ноги вперёд. Мать сложила пальцы в замок, сжала их так сильно, что костяшки побелели. Время текло медленно. Кто-то проходил по коридору, двери открывались и закрывались, воздух наполнялся отрывистыми голосами, приглушёнными шёпотами, резкими звуками шагов.
Мальчик вынул из кармана жвачку, сунул её в рот. Сладость разлилась по языку. Клубника. Слишком искусственная. Он жевал, а мать всё так же сидела с напряжённым лицом, не отрывая взгляд от пола.
– Ты волнуешься, – сказал он.
Она вздрогнула.
– О чём ты?
– Ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, что ты привела меня сюда.
Она повернула голову, посмотрела на него, и в её глазах мелькнуло раздражение.
– Не говори глупостей.
– Это не глупости.
Она прикусила губу.
– Просто веди себя хорошо.
– А что такое «хорошо»?
Она помолчала, затем закрыла глаза.
– Просто молчи.
Он пожал плечами и продолжил жевать.
Мальчик смотрел, как на потолке дрожит отражение света от стеклянной лампы. Как в углу кто-то негромко кашляет. Мать сидела неподвижно.
Потом двери кабинета открылась. Молодая секретарь сказала:
– Следующий.
Она поднялась первой, схватила его за руку и потянула вперёд. Он не сопротивлялся. Но когда они вошли, он ощутил нечто странное. Будто снаружи оставался один мир. А за этой дверью начинался другой.
Кабинет Малека был тёплым.
Не уютным в традиционном смысле – тут не было старых кресел с продавленными подлокотниками, книжных шкафов, наклоняющихся под тяжестью знаний, или потертых ковров с рисунком, который невозможно разобрать. Но в этом кабинете было всегда тепло, даже когда за окном ветер сгибал голые деревья.
Малек верил, что пространство должно работать так же, как человек: оно должно быть удобным, чтобы можно было