Сознание вернулось к ней волной ледяной боли. Елена лежала на холодном полу, вцепившись пальцами в ковёр, узоры которого расплывались перед глазами, как кляксы. Голова гудела, словно в неё вбили сотню гвоздей, а горло пересохло так, что даже стон не мог прорваться наружу. Она попыталась приподняться, но мир вокруг закачался, и её вырвало в полумраке – на ковре остались тёмные пятна, пахнущие полынью и медью.
– Артём… – хрипло выдохнула она, но тишина ответила ей пустотой.
Комната сына была погружена в полутьму. Шторы, обычно пропускающие солнечные зайчики, теперь висели неподвижно, словно сама тьма задушила их. Елена подползла к кроватке, цепляясь за стену, и ужас сковал её тело: одеяло было сброшено, а плюшевый зайчик, которого Артём не выпускал из рук, валялся в углу с оторванной лапой.
– Нет… – она зарылась лицом в матрас, вдыхая едва уловимый запах сына – молока и детского шампуня. Но вместо утешения её накрыло ощущение чужого присутствия. Кто-то стоял здесь. Кто-то, чьё дыхание пахло тлением.
Она заметила синяки на своих запястьях – фиолетовые отпечатки пальцев, слишком крупных, чтобы быть её собственными. «Меня держали. Крепко держали». В ванной, глядя в зеркало, она обнаружила на шее красную полосу – след верёвки или чьих-то рук. Но как? Почему она ничего не помнила?
На кухне её ждало ещё одно доказательство кошмара: дверь в сад была распахнута, а на пороге валялась игрушечная машинка Артёма, раздавленная чьим-то сапогом. Елена подняла её, и вдруг в памяти вспыхнул образ – тёмный силуэт, тащивший её за волосы, пока она билась в истерике. Голос, прозвучавший тогда, эхом отозвался в голове:
– Ты сама отдала его. Добровольно.
– Неправда! – крикнула она в пустоту, швырнув машинку в стену.
Соседский пёс завыл за забором, будто оплакивая её безумие. Елена схватила телефон, но экран погас, едва она попыталась набрать номер полиции. Вместо цифр на стекле проступили странные символы, похожие на спирали, и она вдруг вспомнила – эти же знаки были выжжены на дереве возле дома её детства.
В ящике комода, под стопкой фотографий Игоря, она нашла конверт с обгоревшими краями. Внутри лежала записка, написанная её же почерком, но такими неровными буквами, будто писала она под дулом пистолета:
«Они заберут его через три дня. Ищи колодец за мельницей. Прости меня».
Дата на записке была сегодняшней.
Елена упала на колени, сжимая листок так, что бумага порвалась. Она не помнила, как писала это. Не помнила, кто такие «они». Но где-то в глубине души знала – это связано с цыганской кровью, о которой шептала ей бабушка. С Дмитрием, чьё имя вдруг всплыло в памяти, как гнилой осколок прошлого.
На улице завыл ветер, и в окно врезался ворон, оставив кровавый след на стекле. Елена вздрогнула, услышав за спиной шёпот:
– Ты не сбежишь. Ты наша.
Когда она обернулась, в комнате никого не было. Только колокольчик с чёрной лентой, лежащий на подоконнике, звенел так, будто звал её в дорогу.
Поиски