– Что это за птица так хорошо поёт? – спросил я у жены утром. – И вчера её слушал…
– Это – воробей!.. Не поёт, а чирикает! – рассмеялась она…
Я удивился, что воробей может так радовать. Сколько их я раньше видел: прыгали у самых ног, у лавочек на вокзале – и ничего необычного в них не находил.
Жена ушла в огород, я стал глядеть опять на книжный шкаф, где в стекле – прогал неба с березой. У вещественного мира, что внутри его – то и наяву, вовне. (Так думаю, не углубляясь в метафизику.) Вот сижу я и смотрю вопросительно внутрь мира, как он в себя, на плененный в углу кусок космоса…
А если из этого миража – из плоскости – назад, в солнечный объем внешнего мира – и рассказать, каково ей было, этой березке полоненной, там, в углу, в призрачном отражении?..
Я ведь тоже только часть подобного, но уже земного миража…
…И выныривает из этого земного миража – пузырек треугольный с одеколоном, с золотым колпачком на пробке.
Рыжий Михаил сорокалетний, мой брат двоюродный, изношенный на земляной работе пьяница; другой подсобник – инвалид по глазам, тщедушный, в армейском после сына фургоне, – садятся в кружок к костерку на стройке.
Открывают этот пузырек и говорят насмешливо: «винтовой коньяк»…
Ярко глина радуется солнцу между белых силикатных кирпичей, огонь костерка, как живой, ластится к ладоням; молодостью вечной мира отливает каждый предмет; таинственно блестит даже поддельное золото пробки. И всё это – и моя молодость… Но что-то давящее в ней, тоскливое, сколько потерь – не вспоминаю… Нет, я не пил их «винтовой коньяк». Но – будто заключена была душа в пахучий флакон, одета в невидимое стекло, отделена от чего-то главного, от Бога. И вместо яркого, живого мира – приторная замена, отрава, как и та, режущая кишки, добившая быстро всех тех пьяниц и работяг. Все уже уфлаконились – давным-давно под дешевыми памятниками и оградами – на кладбище.
Литературный процесс
Евгений ЧЕКАНОВ. Горящий хворост (фрагменты)
СЛЁЗЫ
Горят селенья дальних стран,
Рвут небо бомбовозы…
Глядит старуха на экран
И утирает слезы.
Опять заморская беда
Ей сердце защемила.
Про то, что под полом – вода,
Старуха позабыла.
Она забыла, что старшой
Письма не шлет полгода,
И что в деревне их большой –
Наперечет народа,
И что храпит ее старик,
Опившись бормотухой…
Всё позабыто в этот миг
Убогою старухой.
К нужде своей, к судьбе своей
Привыкла,