Прошла вечность и я, оторвавшись от сладких губ, прошептал: «Ты неправильно сидишь, Лариса, так неудобно целоваться!». «А как правильно?» – с придыханием прошептала она в ответ. Я научил, подняв ее и опять усадив, только теперь ее колени оказались на скамейке по бокам от меня. Блин, блин, блин, вот зачем я это сделал! Но ничего нельзя повернуть назад в полумраке укутывающих скамейку кустов, когда вечернее солнце уже цепляется за верхушки деревьев. Мои ладони уже на мягких полушариях под юбкой, сжав их, как попавшиеся в плен мячики. Это моё, я никому не отдам! Она начинает немножечко, совсем так тихонько рычать, и я совершенно теряю голову. Кто там должен был быть первым? – Тебе не повезло, дружище, не в этой жизни. Нет ничего не личного, это любовь – здесь всё очень личное. И, конечно, у меня в этот раз получилось очень даже легко и ловко, да и как могло быть иначе, с моим-то опытом? А капля крови на моих старых темно-коричневых брюках клеш совсем даже не видна. Да и сумерки уже спускаются, в это время честной народ побаивается ходить через темный неухоженный парк, поэтому наша тайна осталась только нашей.
Говорят, что жизнь – она в полоску, и если ты сейчас на светлой полосе, то следующая полоса обязательно будет темная. Закон подлости или карма, как тут угадаешь? А, может, это время очень упруго и его так просто не развернешь?
Мы шли, вцепившись в ладони друг друга, молча, абсолютно счастливые, потрясенные до глубины души произошедшим и не верящие в то, что случилось. Вот только я никак не мог забыть о том, что мой чистенький носовой платок, тщательно постиранный мамой и заботливо уложенный ею в карман моих брюк, сейчас там, между ног девчонки, чья ладонь вцепилась в мою, прижатый трусиками, изображает из себя прокладку, которых еще нет в этой стране в это время. И это знание шокировало меня пятнадцатилетнего, несмотря на то, что шестидесятилетний старик, сидящий в голове, только снисходительно ухмылялся, но откуда-то издалека, словно специально ушедший в тень, дабы не мешать нашему счастью.
Вот только зачем мы пошли мимо этого пятака на Луне? Разве других дорог не было? Или их на путях моей судьбы и правда, не было? Пацаны приветственно заорали, увидев нас:
– Хрена се, а мы думаем, куда Пастор пропал! А он, оказывается, с бабой своей шоркается!
Я поморщился, мне не понравилось, что мою любимую назвали бабой, но я промолчал. Так среди малолеток принято, так они свою крутость показывают. Пусть их, переживу. Но подойти к ним все же пришлось, все же приятели, надо руки пожать, тем более что там уже были и другие, которых утром не было. Было, было предчувствие, щемила грудь тревога, вот только была ли у меня возможность избежать?
А потом Таракан, прилично подпитый, сволочь, взял и шлепнул Ларису по попе, вроде как в шутку. Я молодой, может быть, скрепя зубы, и спустил бы все на тормозах, например, как бы шутливо толкнув его в плечо и воскликнув что-то типа: «Но—но, не лезь на чужое!». И, возможно, ничего бы не произошло. Возможно.