Но в 1990-х годах социолог Холли Пригерсон, опираясь на Фрейда и Линдеманна (и в некоторой степени на британского психоаналитика Джона Боулби с его «теорией привязанности»[33]), предположила, что определенный тип горя действительно может оказаться патологическим и не все и не всегда могут с ним справиться.
Получив кандидатскую степень по социологии в Стэнфорде, Пригерсон поступила в постдокторантуру в Западный научно-медицинский психиатрический институт в Питтсбурге. На еженедельных встречах психиатры и исследователи обсуждали реакцию некоторых пациентов, переживших тяжелую утрату, на обычные методы лечения депрессии – например, психотерапию и прием антидепрессантов. Даже когда депрессия отступала, «симптомы горя» у них, как ни странно, не проходили. Пригерсон пришла к выводу, что такое горе является чем-то большим, нежели простая печаль, и отличается от депрессии.
На одной из своих еженедельных встреч[34] с психиатрами и руководителем лаборатории Пригерсон подняла этот вопрос: депрессия уходила, а горе – нет. Позднее она и три ее соавтора отмечали в статье в журнале Annual Review of Clinical Psychology, что присутствовавшие психиатры по большому счету проигнорировали ее сообщение; по ее словам, они настаивали на том, что «высокий уровень горя пациентов не вызывает озабоченности у психиатров», поскольку «он не указывает на какую-либо тревожную реакцию на тяжелую утрату».
По сути, доминировала идея[35] о том, что любое горе – это «нормальная, если не здоровая, адаптивная реакция на потерю», как писала Пригерсон с соавторами. Однако, когда одного из психиатров попросили доказать это – то есть предоставить подтверждения тому, что «интенсивное горе является безобидным», – он признался, что не знает о таковых, и предложил Пригерсон изучить возможные различия в симптомах между горем и депрессией, связанной с тяжелой утратой.
Депрессия, тревожность и последствия утрат уже исследовались, но симптомы интенсивного, хронического, разрушительного горя, которое Пригерсон решила считать совершенно отдельным опытом, казалось, требовали более глубокого изучения.
В свете этого я по-новому взглянул на свое собственное горе. Бывает горе, которое не ослабевает. Которое не меняется. Постоянное, острое, меняющее жизнь. Мне казалось, что мало кто уделяет ему должное внимание. В то же время трудно было поверить, что о горе – древнем и фундаментальном состоянии человека – можно выяснить что-то новое.
Итоговый вывод вызвал немало споров. Что, если некий вид горя настолько изнурителен и длителен, что действительно является расстройством? Можно ли такое горе частично вылечить с помощью какой-нибудь специализированной терапии? В частности, с помощью фармацевтических средств?