Я вернулся на шоссе и подумал о той ночи, когда она умерла, и о том, как сильно мне хотелось избавиться от этого воспоминания. Безжизненное тело на кровати превратилось в ее главный образ.
Как и ежедневно после смерти мамы, я пытался упорядочить свои воспоминания, переписать их, а вскоре – как я надеялся – найти способ забыть их. Но пока я ехал, они продолжали пролетать перед моими глазами, как пейзаж за окном, а настоящий момент колебался и смягчался здесь, в конце этой линии, – такой же хрупкий, как и прежде.
Глава 1
Может ли горе быть формой расстройства?
Многим из того, что, как нам кажется, мы знаем о горе, мы обязаны Фрейду. В 1915 году он жил в Вене; империя Габсбургов воевала тогда с Великобританией, Россией и Францией. Среди пациентов, с которыми он занимался психотерапией, хватало богатых русских, бежавших из страны, но по мере того, как разгоралась Первая мировая война, клиентов становилось все меньше, а времени – все больше.
Опираясь на три десятилетия психоанализа, Фрейд сформулировал идею «работы» скорби в труде «Скорбь и меланхолия»[21], согласно которой «скорбь побуждает „я“ отказаться от объекта, объявив его мертвым»[22]. Лучше всего скорректировать свою жизнь и построить новые отношения. Затем можно двигаться дальше. «Фактически же „я“ после завершения работы скорби вновь становится свободным и безудержным», – писал Фрейд. «Победу одерживает уважение к реальности».
Фрейд также подчеркивал, что реакция горя может возникнуть не только из-за смерти человека, но и из-за потери места, идеала или взгляда на мир. Во всех случаях, хотя в этом нет вины скорбящего человека, если он недостаточно занят своей «работой», он рискует столкнуться с психологическими и физическими проблемами. И все же не все справляются с горем. В некоторых случаях, например, у тех, кто винит себя в утрате, горе может не утихнуть никогда – то, что Фрейд назвал «патологической формой» скорби[23].
Возможно, сам Фрейд страдал именно так, когда в 1920 году от испанского гриппа умерла его дочь Софи[24]. Даже спустя почти десять лет после ее смерти в письме к швейцарскому психиатру[25] Людвигу Бинсвангеру он заявлял, что его горе «безутешно» и что он сохраняет постоянную связь с ней. Однако в целом за столетие, прошедшее с момента публикации работы «Скорбь и меланхолия», на Западе, похоже, возобладало относительно простое представление о горе: со временем человек отделяет себя от того, что или кого он потерял.
В