– Милая моя Элла, когда я в последний раз признавался тебе в любви? – сказал я после того, как сел на соседнее с ней кресло.
– Сергей, ты меня смущаешь, и мне кажется, что там, в поезде с тобою что-то произошло, – произнесла она и серьёзно посмотрела на меня. – Эти шутки про священное ты бы раньше себе никогда не позволил, – продолжила она, напористо всматриваясь в моё лицо.
А я сидел и просто любовался ею.
– И что ты опять на меня так смотришь?! – уже чуть возмущённо сказала она.
– Просто любуюсь тобой, ты очень домашняя и милая в этом платье.
Элла чуть смутилась, но не оставила свой немецкий прямолинейный напор.
– Вот я про это и говорю!..
Тут слуги стали заносить ужин, накрывая столик, стоявший между нами, и Елизавета замолчала, но взглядом показывая, что разговор ещё не окончен.
Нам подали свежие булочки, мёд, какие-то засахаренные фрукты, орешки и чай с разными маленькими сладостями.
Мы ужинали молча. Элла у меня ничего не спрашивала, а я украдкой любовался её отточенными движениями.
Разлив чай по чашечкам, я решил прервать наше молчание.
– Там, в вагоне, мне показалось, что я увидел наше будущее, – начал я её мистифицировать, – и оно мне не понравилось, да более того, оно ужасно. Мне было указано, что нельзя разглашать это, но ты моя супруга, и с тобою я могу поделиться хотя бы намёками.
Елизавета смотрела на меня, широко раскрыв свои безумно красивые глаза, которые в сиянии многих свечей, казались небесно-голубого оттенка, и создавалось впечатление, будто свет рождается внутри этих глаз.
И я понял, что не хочу её обманывать, но рассказать правду было бы опрометчивым поступком.
– В тот момент мне стало понятно, что очень мало уделяю тебе времени. И что Творцу не требуются мои молитвы, ему нужны мои дела, и если рядом будет несчастлива моя жена, то и дела мои так и останутся песком, который унесёт ветер времени. – я нёс эту чушь вдохновенно и с придыханием.
Но глубоко внутри у меня рождалось понимание, что ответственен за эту, по сути своей, девочку, что ничего в этом мире и не видела.
Мы ещё поговорили о всяких пустяках, и, поцеловав Элли в щёчку, пошёл спать.
Глава третья
Мне снилось, что лечу над Москвой. Я это отчётливо сознавал.
И с высоты птичьего полета летая над городом, наблюдал за людьми. Они виделись мне крохотными муравьями, а лошадки и тележки были маленькие и смешные. Казалось, что все вокруг является чистой и незамутнённой сказкой.
На такой высоте не было видно грязных улиц и потрескавшихся фасадов, не было нищих и пропойц, вонючих рынков и смрадных переулков.
Всё было маленькое и кукольное, а сам город напоминал муравейник, которые жил своей муравьиной жизнью, и подчинялся своим муравьиным законам.
Но после пристального наблюдения,