Это быстро решило все дело. Через час я забрал Гарри и нелегально поселил его в своем временном пристанище. Как я понимаю, больше он в жизни ничего не царапал, разве что вычесывал у себя случайного клеща, которого мог подцепить во время прогулок в лесах Мэна. Не то чтобы я хотел бросить тень на его поведение – говоря по совести, я и сам был немного не в себе, когда Гарри не было рядом. В те две недели, пока он жил у Кэрол, я вставал по утрам, принимал душ и молча ехал на работу, а когда коллеги постепенно заполняли нашу комнату в редакции, до меня доходило, что уже девять утра или даже полдесятого, а я еще ни с кем и словом не перемолвился. На работе я задерживался дольше обычного, обедал в ресторане и возвращался в унылую квартиру в мрачном доме, а вскоре так же молча ложился спать. Постепенно я превращался в робота-трудягу, чего всю жизнь старательно и упрямо избегал. Не было утренних прогулок по малолюдным еще улицам, случайных встреч с незнакомыми, но очень дружелюбными людьми, вечерних вылазок в кафешку, где все без исключения клиенты восхищались неправдоподобно выдрессированным псом, который приветствовал их у дверей.
Наверное, нет ничего удивительного в том, что мы стали такими близкими друзьями, если вспомнить, как закалялась наша дружба в горниле моего развода. Тогда Гарри, без преувеличения, помог мне удержаться на плаву, послужил своего рода громоотводом для переполнявших меня эмоций (хотя вообще-то я человек достаточно сдержанный). Одному Богу известно, куда бы меня занесло и что я мог бы натворить, если бы каждый вечер у меня не было необходимости прийти домой, погулять с собакой, съесть по пути кусочек пиццы, потом посидеть часок на веранде – я просматривал журнал, а Гарри лежал, свесив лапы с верхней ступеньки, и с удовольствием наблюдал за тем, как течет жизнь на улице. Впрочем, слово «необходимость» – не то. Мне хотелось приходить домой.
Гарри вливал в меня энергию, с ним было веселее на душе. Мы зависели друг от друга, делились своими эмоциями, и я был неколебимо уверен, что он всегда рядом. Возможно, всему этому я придавал даже чересчур большое значение – хотя неудивительно, если вспомнить, чем закончилась моя семейная жизнь.
Однажды к Гарри пришла настоящая слава, но она ничуть не вскружила ему голову. Моя покойная родственница, прославленная журналистка «Вашингтон пост» Мэри Макгрори, посвятила ему две-три колонки, охарактеризовав пса как «благовоспитанное и изящное существо, очень дружелюбное, с легким намеком на черты отъявленного мошенника и… политика». Сначала она рассказала в газете, как он прятался в ямках, которые мы с ней только что выкопали в ее саду, чтобы посадить недотроги[7]. В другой раз – о том, как он собирает толпы людей, когда гуляет со мной в воскресенье по Кливленд-Парку. Наконец, она расписала тот случай, когда в необычайно холодный сочельник, ближе к вечеру, я попросил ее побыть с Гарри в вестибюле «Лорд энд Тейлор»[8] в Бостоне, а сам кинулся спешно покупать подарки (раньше не успел). Измотанные