Я принялась строить планы о том, чем заняться дальше, чтобы не мучить себя тревожными мыслями и не страдать от одиночества. Подняв кувшин, я выпила вскипяченную воду, преисполненная уверенности в том, что все у меня будет в порядке.
Проснувшись на четвертое утро, я обнаружила, что небо затянули тучи. Каждый день я пробуждалась с чувством ожидания и первые несколько часов пребывала в уверенности, что именно сегодня непременно случится что-нибудь хорошее. Но по мере того, как утро сменялось днем, а день вечером, это предчувствие куда-то пропадало, а вместе с ним и надежда. Что мне помогало? Рутинные хлопоты. Развести огонь, подкинуть в него хворост, вскипятить воду, составить план на день. Сегодня, например, я собралась прочесать сарай. Я не сделала это раньше из страха, что он может в любой момент на меня рухнуть, ну а теперь просто устала от ожидания.
Стоило мне переступить порог, как в ноздри ударила знакомая мешанина запахов. Я ощутила аромат кожаной упряжи и седла. Все это мы использовали, когда катались на Либерти. С запахом кожи переплетались сладковатые нотки соломы, опилок и влажного дерева. Поискав в углах и за стойлом, я обнаружила в углу упряжь, которую мы надевали на Пита. Местами ее уже чуток тронула плесень. Подняв упряжь, я принялась тянуть и мять влажную кожу. Потом вышла наружу и направилась туда, где Пит изящно щипал травку, шевеля волосатыми губами. От старого мула можно было ожидать сюрпризов, и я подумала, не стоит ли спрятать упряжь так, чтобы он ее не увидел. Заслышав мои шаги, он поднял голову и запрядал ушами. Впрочем, его заинтересовала вовсе не я и не упряжь. Он смотрел в сторону тропинки, и вскоре я услышала то же, что и он. Издалека до нас донеслось негромкое пение.
В этот самый момент я как раз поднимала руки с упряжью. Я застыла как вкопанная. Кожаные ремешки чуть покачивались, зажатые в моих пальцах. Ветер, что поутру шумел в кронах деревьев, уже стих. Стояла такая тишина, что я стала подумывать, а не играет ли со мной воображение, наполняя мой разум звуками, которых на самом деле нет. Я склонила голову и прислушалась. Может, у меня поднимается температура и начинается бред? Или это у меня просто от голода звенит в ушах?
Все стихло, но через некоторое время песня зазвучала снова – четче и громче. К первому голосу присоединился и второй, столь же знакомый мне, сколь и двор, посреди которого я стояла. Мы, баптисты, поем особым образом, четко артикулируя слова, с напором, будто бы желая, чтобы нас услышали буквально все. При этом во время пения мы часто прихлопываем в ладоши, то воздевая руки к небу, то опуская их, чтобы лучше чувствовать ритм музыки. Да, эти песни я слушала с самого рождения. Чистое сопрано мамы, переплетавшееся с альтом папы! Их голоса неслись в поднебесье, становясь все ближе.
Я выронила упряжь и бегом припустила на голоса, не обращая внимания на камни, впивавшиеся в сбитые, израненные ноги.