Дети примолкли, утихли последние рыдания. И, схватив свою бутылку и одарив Диор легкой улыбкой, я в одиночестве вышел в холодную ночь.
X. Ненависть к тебе
Я взобрался на холм, к подножию которого прижалась наша лачуга, глубоко вдыхая благословенно свежий воздух. Вокруг было холодно и темно, небеса над головой и безмолвная пустота. Но каким бы темным ни стал мир, меня согревала целая доза санктуса, потому сама ночь казалась живой.
Из зимних глубин доносилась завывающая песня ветра. Спешили по своим делам ночные существа, не обращая внимания на печали каких-то там людей. Обещание спокойного сна. В детстве ночь казалась мне временем, когда нужно бояться; местом, где обитали чудовища. Но, несмотря на весь свой ужас, на всю таинственность, ночь иногда может быть лучезарной, вампир. Ночь может быть…
– Прекрасной, – пробормотал Жан-Франсуа.
Последний угодник-среброносец оторвал глаза от химического шара, и его взгляд упал на последнюю иллюстрацию историка – изображение Габриэля, стоящего на страже в темноте. Когда вампир поднял на него свои шоколадно-карие глаза, в которых можно было утонуть, Габриэль медленно кивнул.
– Иногда, – согласился он. – Иногда она может быть прекрасной.
Губы Жан-Франсуа скривились, когда угодник сделал еще один глоток вина.
– Но тогда я не осознавал всей этой красоты. Когда я остался один и наконец перевел дух, перед глазами вспыхнули воспоминания о последних объятиях Батиста, о прощании с Аароном. Я вытащил пробку из бутылки, желая только одного – напиться до онемения. Еще одна потеря. Еще одна утрата.
И, вглядываясь в темноту, я вдруг осознал, что она смотрит на меня в ответ.
Сердце у меня сжалось при виде бледной, как призрак, фигуры, стоящей среди деревьев. Она была одета только в ветер, возле ее бескровных губ темнела прекрасная родинка, а глаза казались глубокими, как во сне. Волосы – как сама ночь, бархатно-черные, и когда ее тень потянулась ко мне через стену смерти, я увидел желание во взгляде, а в воздухе повис запах серебристого ландыша и крови, как в ту ночь, когда он постучал в нашу дверь.
«Мой Лев», – прошептала она.
Как бы мне этого ни хотелось, я знал: это не моя жена, а лишь греза жаждущего безумца. И хоть я понимал, что вижу призрак, вид моей Астрид все равно наполнял мои глаза слезами, а сердце тоской по дому, в который я никогда не смогу вернуться.
Дому, который Фабьен Восс отнял у меня.
«Я скучаю по тебе…»
Теперь она стояла у меня за спиной – темный ангел, сжимающий меня в объятиях. В памяти возникли наши страстные ночи, а мысли о ее крови, горячей и обжигающей мне горло, наполнили меня ужасным, удивительным желанием. Я снял перчатки, и в деснах шевельнулись клыки, когда я прижался губами к ее запястью, а пронизывающий холодный ветер развевал вокруг нас ее длинные черные волосы.
«Мы скучаем по тебе…»
И тогда во мраке я увидел