Я иду к тебе, сынок!. Александр Никонов

А как за каждой тряпкой очереди километровые выстаивали, тоже забыла? Ну и память у нашего народца-уродца: жрать было нечего, а «уря» кричали; за победу тридцать миллионов уложили, а слава опять же коммунистической партии; в колхозы весь народ загнали, а теперь оттуда никого не вытащишь, потому что халявы не будет! – кипятилась Галина. – Ну что у нас за народ! При коммуняках демократией бредили, на каждой кухне анекдоты про наших правителей травили, а потом в президенты чуть фашиста не выбрали, сейчас опять по коммунистам заскучали. Как же, давно в лагерях не бывали. А война! Какую войнищу на плечах своих вытащили, до сих пор хребтина болит, и всё равно на митинги со свастикой ходят.

      – Да ты чо разошлась-то, Галюня! – перекрыла пар подружке Маша. – Да наплюй ты на всё, живи, как тебе нравится.

      – Да ну из всех на х..! – огрызнулась Галина. – Я-то что, я проживу как-нибудь, за державу обидно.

      – Все это правильно, Галюня, дерьма при любой власти хватает, но всё-таки раньше было спокойнеё. Вспомни-ка, как мы с тобой до утра по улицам гуляли, и никто нас не трогал. А теперь на улицу страшно выйти.

      Галина решительно встала, опираясь на свою деревянную ногу:

      – Ну, ладно, мать, ты тут хандри, а я в свою халупу пойду. Завтра, может, загляну вечерком.

      – Может, останешься? Поболтаем ещё. Куда ты с такой ногой, поскользнёшься – и другую сломаешь, – попробовала остановить её Маша, хотя и знала, что если подруга что-то решила, то её и танком не остановить.

      И Галина уковыляла, оставив в пустой квартире запах своих любимых крепких духов и неподвижность не сотрясаемого её сильным голосом воздуха.

      3

      С утра пошёл дождь, холодный, с леденцой, который тут же покрывал толстой коркой всё вокруг: асфальт, людей, деревья, машины. Листья клёнов и тополей звенели на ветру своими обледенелыми листьями, а улицы напоминали предпраздничный каток; автомобили, ослепленные ледяной пеленой, притуливались у тротуаров, и водители пальцами отскребали ото льда ветровые стёкла.

      Какой-то сердобольный милиционер предупреждал по громкоговорителю из стоящей на разделительной полосе машины, чтобы прохожие вели себя осторожно на обледенелых пешеходных переходах. Маша оказалась как раз около УАЗика, когда милиционер в очередной раз заорал:

      – Граждане пешеходы, берегите свои кости – собирать их будет некому, потому что все больницы переполнены!

      От усиленного мегафоном звука Маша вздрогнула и кулачком погрозила ухмыляющемуся через окно сержанту. Тот с озорством смотрел на неё и хохотал, а она вдруг подумала, что, видно, она выглядит ещё ничего, если на неё обращают внимание молодые сержанты. И после этой случайной сценки у неё сразу поднялось настроение, и в здание она вошла с легкой улыбкой и сияющими глазами на лице.

      В тире, в котором одновременно размещался и спортивный клуб, Маша работала уже двадцатый год, с тех самых пор, когда