Мраморная статуя молчала.
– Я? – подал голос панк.
– Трэвис Зелли, – начало видение из пара, – твоя мать дала тебе монетку в шесть пенсов, чтобы ты бросил ее в мой источник, когда пришел поклониться мне в свой седьмой день рождения.
– Э-э-э, правда? – пискнул Трэвис.
Он всего лишь раз бросал монету в воду, и это было совсем недалеко отсюда, в римских банях. К своему удивлению, он вспомнил, что мать действительно дала ему тогда шестипенсовик. Он еще хотел оставить его себе и потратить потом на леденцы, но мать заставила его бросить монетку в воду. Это был старый серебряный шестипенсовик, такие были в ходу до перехода на десятичную систему несколько лет спустя, когда появились нынешние тусклые монетки достоинством пять пенсов. А потом они с матерью пили чай в Большом насосном зале. Ему и в голову бы не пришло, что они поклонялись кому-то. И вдруг он вспомнил, где видел золотую маску. В Музее римских бань, там в одной витрине была точно такая.
Но каменная дама внезапно швырнула Трэвиса прямо в карту так, словно это было распахнутое окно. Как только ее пальцы отпустили наконец его шею, он обрадовался, уверенный, что сможет сбежать, и тут увидел, что падает не на мостовую, а на траву, причем совсем в другом месте. Солнце светило там так ярко, что ему пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Когда он открыл глаза, то увидел, что находится где-то в саду, окруженном высокой изгородью. А еще там стояла жара. По сравнению с зимней ночью, из которой его только что выбросили, она показалась ему адской.
Он хотел встать, но каменная дама, которая откуда-то взялась рядом с ним, снова прижала его к земле, шипя от злости. Карта, которую она держала в правой руке, вытянулась параллельно земле и застыла так, словно ее тянул за другой конец кто-то невидимый. Вдруг прямо на глазах у Трэвиса карта разошлась вдоль старой складки, и целая четверть ее исчезла, будто растаяла в воздухе, а на руку статуи брызнула ржавая вода.
Статуя повернулась к нему, ее рука сложилась в устрашающую клешню. Этой клешней она вцепилась в Трэвиса так, что кончики ее пальцев зарылись в его плоть и, кажется, прошли до самых костей, оторвала его от земли и стала трясти, словно терьер крысу.
– Ты обошелся мне дороже, чем я могу заплатить, – продолжала она тем же жутким, глухим, словно из-под земли, голосом. – Ритуал не требует боли перед смертью, но ты ее получишь.
Трэвис завизжал, но его никто не услышал.
Горячая вода, выступившая из-под земли на кладбище аббатства, исчезла так же неожиданно, как и появилась, а вместе с ней исчезли пар, призрачная фигура и золотое лицо. Фонари моргнули и ожили. Порыв холодного ветра погнал вдоль улицы мусор, в котором явственно выделялся большой кусок тяжелой старой бумаги – оторванная часть карты. Ее пронесло мимо Большого насосного зала и дальше на запад, к колоннаде на Столл-стрит, где прижало к одной из колонн. Намокшая бумага прилипла к камню