Я никогда раньше не рисовала ничего столь масштабного.
Обхватив себя руками, я едва не корчусь от острой боли.
Дерьмо.
Кажется, меня сейчас вырвет.
– Вау.
Низкий голос, раздавшийся за спиной, испугал меня, и я вздрогнула, обернувшись лицом к брату.
К счастью, из близнецов он более сговорчивый.
Брэндон стоит возле двери, на нем шорты цвета хаки и белая футболка. Волосы, напоминающие темный шоколад, растрепались во все стороны, как будто он только что выпрыгнул из кровати и приземлился в моей студии.
Он тычет пальцем в направлении моего полотна, полного ужаса.
– Твоих рук дело?
– Нет. То есть да… может быть. Не знаю. Я определенно была не в себе.
– Разве не такого состояния добиваются все художники? – Его взгляд смягчается. Такие голубые, такие светлые, такие увлеченные глаза, прямо как у отца. И такие же обеспокоенные.
Брэндон изменился с тех пор, как у него появилось сильное отвращение к глазам.
За несколько шагов он достигает меня и обнимает за плечи. Брат старше меня примерно на четыре года, и разница чувствуется в каждой черточке его лица. В каждом уверенном шаге.
В каждом продуманном движении.
Брэн всегда ассоциировался у меня с оранжевым – теплым, глубоким и одним из моих любимых цветов.
Он молчит какое-то время, внимательно разглядывая картину. Я не решаюсь посмотреть на нее или на Брэна, пока он ее изучает.
Почти не дышу, когда его рука непринужденно сжимает мое плечо, как всегда, когда мы нужны друг другу.
Мы с Брэном всегда выступали единой командой против деспота Лэна.
– Это… совершенно потрясающе, Глин.
Удивленно смотрю на него из-под ресниц.
– Ты издеваешься надо мной?
– Я не стал бы издеваться над искусством. Не знал, что ты прячешь от нас свой талант.
Я бы скорее назвала это не талантом, а катастрофой, проявлением моей долбаной музы.
Что угодно, но только не талант.
– Подожди, когда мама увидит. Она будет в полном восторге.
– Нет. – Я отстраняюсь от него, и уверения, прозвучавшие ранее, сменяются ужасом. – Не хочу показывать ей… Пожалуйста, Брэн, только не маме.
Она все поймет.
Она заметит ошибки в жирных штрихах и хаотичных линиях.
– Эй… – Брэн обнимает мое дрожащее тело. – Все в порядке. Если не хочешь, чтобы мама видела, я не скажу ей.
– Спасибо. – Я утыкаюсь лицом в его грудь и, наверное, пачкаю его одежду масляной краской, но не отпускаю его.
Потому что впервые после пережитого потрясения я наконец-то могу расслабиться. Я чувствую себя в безопасности от всех бед.
В том числе от своих мыслей.
Я впиваюсь пальцами в спину брата, и он обнимает меня. Молча. Вот почему я люблю Брэна больше всех. Он знает, как поддержать. Он знает, как быть братом.
В отличие от Лэна.
Спустя