– Господи, где же ты был, когда я находился в этом аду?.. Почему не пожелал вытащить меня оттуда?.. Почему не спас?
Но ответом ему стал лишь рев январской стужи и царапающие разгоряченное лицо осколки льда, летящие в него со всех сторон. Домианос задавал этот вопрос Богу изо дня в день, когда отец, впадая в неистовство пинал его братьев сапогами до сломанных ребер и внутренних гематом. Он задавал этот вопрос Богу из ночи в ночь, когда его родная мать с равнодушием и отчужденностью отворачивалась от него, когда отец выбивал ему зубы и спускал на него своих злобных псов. Он задавал этот вопрос Богу каждый раз, когда очередной член его семьи закрывал глаза на его боль, страх и одиночество. Он неустанно задавал Богу этот вопрос, лежа на холодном полу, по которому бегали крысы, согнувшись пополам от скручивающего его органы лютого голода. Каждый раз, когда отец выкидывал больного простудой Домианоса на мороз, обливая его ледяной водой и крича оскорбления. Однако он ни разу не получил ответа. Ответом Бога всегда была тишина. Быть может, Бог любил его отца больше? Быть может, считал его поступки правильными и молчаливо и одобрительно взирал на его действия с недосягаемой небесной высоты, гордясь своим сыном? Домианос не знал этого. Однако он знал другое. Что существует боль. И только боль все эти годы заставляла его чувствовать себя по-настоящему живым. Он знал, что этот мир холоден, равнодушен и несправедлив. Знал, что такое жестокость, насилие и одиночество. Знал, что мир делится на сильных – таких как его отец, и на слабых – таких как он сам, его мать и братья. Тогда Домианос решил стать сильным и больше никогда не испытывать той боли и лишений, каких испытывал из-за своей слабости.
Он помнил то холодное зимнее утро, ставшее последним в жизни его отца. Помнил, как тот вновь рассвирепел и впал в неконтролируемое неистовство, как громко и страшно кричал, забрызгивая воздух слюной. Помнил, как его трясущаяся рука сжала оружие. Пальцы до сих пор ощущали прикосновение деревянной рукояти ножа и блеск его острого лезвия. Он помнил, как сжал его в кулаке и как замахнулся им. Помнил, как оно проткнуло тело и тяжело погрузилось в него. Как стремительно брызнула кровь, окрасив лицо и одежду в красный. Как отец захрипел, повернувшись к нему и попытался дотянуться до его горла, но жалко осел на пол; а Домианос неподвижно стоял над его бьющимся в судорогах телом, с наслаждением наблюдая за предсмертной агонией и тем, как перекошенное ненавистью лицо становится навечно застывшей безжизненной маской. Беспомощной и безмолвной.
Мужчине не было доступно бессмертие по праву рождения. Он не мог стать вампиром, потому как Адриан Агшин перед самой смертью проклял род Морнэмир таким образом, что каждого из потомков Домианоса Освободителя убил бы вампирский укус. Такова была его последняя месть.
Разумеется, советник не сдавался,