«О-о, – думаю, – опять дядю Геру повело не в ту сторону».
– Так есть у вас ребенок или нет?
– Да у меня, старуха, все есть. Только нет того, что было. Люська всех отвадила, – с затаенной обидой признается он. Столько доселе невысказанной горечи в словах! – Любит она отваживать. И привораживать тоже. С мамкой твоей, конечно, силенок не хватило. Против лома нет приема. Мамка твоя сама кого хошь приворожит, – с ноткой восхищения добавляет.
– А был ли мальчик? – снова уточняю. Надоели мне эти тайны мадридского двора.
– У тебя ведь еще один брат имеется – двоюродный, – признается он наконец.
– Вот оно что, – подбадриваю его.
А то взял манеру наводить тень на плетень.
– Я с его матерью развелся давно еще, – продолжает, – никто не верит, что Эдик мой. И Люська наша своим не считает.
– Она никого не считает, – соглашаюсь с ним.
– Да что мне до них! Они, гады, собой живут. У кого новые бабы, у кого новые машины. – Не дает ему покоя Папина жизнь. – Мой Эдик лучше всех. Он тоже переживает. Но на меня не обижается. Нелли дала ему образование, фамилию свою – Часова. Он на медицинском учится, на хирурга. Правда, попал в компанию. Как и я тогда… Не пей, Леська! Даже не пробуй. Если зараза эта взяла над тобой верх, то никто уже не поможет. Все куда-то тут же девается. Ничего уже нельзя сделать. Не переиграть ничего. На мать родную зубы точишь. На себя тоже, что послушал тогда. А надо было самому все решать. Надо было взять себя в руки. Надо было повиниться и начать все сначала. Но я тогда мало соображал. За меня мать думала. Она на чужое да занятое всегда зарится. Я тогда ей нужнее был, чем твой папка. Я при деле был, у меня семья была. Батя твой похитрее был: кивал «на отвали». Теперь вот он весь при делах. Чего ж его не любить? А я, наоборот, как «гэ» в проруби болтаюсь. Все от меня отмахиваются – глаза им мозолю. Не слушай старых женщин, они все равно помирают. А детки остаются. За деток своих надо держаться, хоть и они те еще паразиты, эгоисты. Ну и нехай собой занимаются, а ты знай себе смотри на них, любуйся.
Малой тоже неизвестным образом почувствовал, где нас искать. Наверно, в моменты жизненных бурь все здесь прячутся. Молча присел рядом и закурил с дядей. А с ним и Туман прилег между нами, чтобы, клацая пастью, время от времени отгонять от себя солнечных мушек. Когда Малой дома, то всегда освобождает пса от цепи.
Я отвернулась, чувствуя, как меня с любопытством, таким же бесцеремонным, как у Люси, изучают. Видать, эта беспардонность у них в крови. Я вот из чувства врожденной деликатности всегда