Мария дель Кармен, школьная подружка, рассказывала мне, что ее брат прячет «Плейбой» под матрасом и она его смотрела. Я никогда в жизни не видела «Плейбой» вблизи и тем более не держала в руках.
Папа с тетей Амелией проверяли в столовой бухгалтерскую отчетность, мама с Гонсало беседовали в гостиной. Мама сидела спиной к туалету, но Гонсало меня засек. Он поставил свой бокал на стол, наклонился к маме и что-то ей сказал. Она обернулась:
– Клаудия, оставь это и иди сюда.
– Но я просто…
– Никаких «просто», – сказала она тоном, не допускающим возражений.
Когда мы пришли к тете в следующий раз, я специально как бы бесцельно шаталась по квартире, пока не завладела «Плейбоем». Я заперлась с ним в туалете и только и успела прочесть, что рекламу на первых страницах, когда в дверь постучали.
– Чем ты там занята, Клаудия?
Мама.
– Ничем.
– Открой, пожалуйста.
– Я уже выхожу.
– Открой сейчас же.
Она забрала у меня «Плейбой», положила обратно в корзину и отвела меня в гостиную.
В третий раз я выждала, пока они отвлекутся, а потом уселась на пол возле корзины и принялась шарить среди «Популярной механики», пока не откопала «Плейбой». Папа с тетей беседовали в гостиной. Мама с Гонсало разливали вино на кухне. Я достала «Плейбой», раскрыла его и наконец сумела рассмотреть фото голых женщин и подписи. «Бывают женщины – ненасытные животные».
Папе с тетей не было видно, что происходит на кухне, а вот мне было. Гонсало с мамой болтали и смеялись, а потом чокнулись и молча переглянулись. Он сидел лицом к двери – заметил меня и что-то сказал маме. Она вышла с кухни с бокалом в руке – делала вид, что сердится, хотя на самом деле была до ужаса счастливая.
– Чем ты занята, Клаудия?
– Гонсало говорит, в его спортзале есть занятия аэробикой, – сказала мама.
Мы ехали в машине – папа за рулем, она рядом.
– Ведет француженка, и, говорят, отлично ведет.
Я сидела сзади рядом с Паулиной.
– У них есть занятия в субботу утром.
Дорога была пустая; по сторонам – саманы и сейбы; ни людей, ни машин не было. Двигались лишь мы да вода в реке.
– Для взрослых женщин, ходят мои ровесницы и постарше.
Папа ничего не сказал, поэтому мама тоже умолкла.
Кали, рассеченный надвое извилистой каменистой рекой, с его мертвыми улицами и невысокими зданиями среди деревьев, казался затерянным городом.
– Кто хочет эскимо? – спросила папа.
– Я! – радостно выкрикнула я.
Мама промолчала.
– А ты не хочешь? – спросил он.
Она скривила губы, показывая, что ей все равно. Он попытался соблазнить ее:
– Подумай: ежевичное эскимо.
Мама сидела прямая и молчаливая, как Паулина. Дальше мы ехали в тишине, папа то и дело косился на маму.
– Ты