Оставив между нами чуть больше полуметра, вдыхаю свежий воздух полной грудью. И развернувшись в сторону нужной парковки, кивком головы зову за собой.
Пора расставить все точки над i.
– На самом деле, никто, кроме вас, не назвал бы меня агрессивной.
Мы неторопливо идем по дорожке обратно к зданию. После моей эмоциональной отповеди немного неловко. Все напряжение последних дней я вылила ему на голову. А может это было к лучшему. Я высказалась, и стало легче. Виктор Александрович совершенно спокойно, но несколько необычно отреагировал на бурную тираду.
Личные границы.
Смешно. Это он сказал мне. Человеку, который никогда их не нарушает. Человеку, который с трудом сближается с окружающими не только в эмоциональном плане, но и в тактильном.
Мне. Вовсе не злобной злющей стерве. И совсем не агрессивной. Просто… Как-то все криво с ним складывается.
– А может, никто не говорит тебе правду, потому что не хочет найти слабительное в своей кружке? Или, может, потому что тебе на руку прикидываться овечкой и окружать себя идиотами, которые не в состоянии сложить два и два и получить четыре?
Его слова больно режут слух.
– А вы, значит, в состоянии?
От легкого ветра шуршат кроны деревьев. Мы смотрим прямо на дорогу. Только он – вперед. А я – под ноги.
– Не прикидывайся, Василиса. – Его голос звучит ровно и спокойно. – В этом нет необходимости.
– Я не прикидываюсь. – Бросаю быстрый взгляд исподлобья, но тут же снова возвращаюсь к изучению гравия. – Мне правда интересно.
– И что именно тебе интересно в этот раз?
– Услышать правду о себе. Знаете, все же вокруг идиоты. Интересно поговорить в кои-то веки не с идиотом.
Да, становится интересно увидеть себя глазами этого человека.
– Ты знаешь, что ты невероятно доставучая? – Он засовывает руки в карманы брюк. Боковым зрением, в момент особо сильного порыва ветра, Вася замечаю, что под подвернутым рукавом рубашки мелькает черный рисунок какой-то тату.
Виктор передергивает плечами. Еще бы, сейчас не лето. Выбежал на улицу в одной рубашке. Вроде взрослый, а ума – как у ребенка.
– Значит, агрессивная, доставучая… – демонстративно загибаю пальцы. – А еще?
Виктор закатывает глаза и с ухмылкой перечисляет дальше.
– Три пальца еще? Ну, загибай. Хитрая, сообразительная, жадная до внимания папина избалованная дочурка. – И тут он весело улыбается, будто забавно пошутил! – Только не злись опять! Ты не могла вырасти другой.
Он так уверенно составил обо мне мнение, будто знает всю подноготную. Но этого не может быть. Даже Кай знает далеко не все.
Папина дочурка.
Не могла вырасти другой.
Разве я делилась чем-то о семье, кроме пары предложений в резюме и обтекаемых фраз про отца и бизнес полчаса назад?
Мы обходим здание, приближаясь к служебной парковке, когда я сиплым голосом задаю еще один вопрос:
– Все