– Только если кто-то нас не подстрахует, – ухмыльнулся Викери. – Я могу попросить у мисс Браун разрешения на посещение библиотеки в это время. Скажу, что мне нужно подтянуть латынь. Не думаю, что она сможет мне отказать, если узнает, как сильно я люблю ее предмет.
– А я скажу мадам Тулле, что хочу помочь на кухне, и попрошу Мэри меня прикрыть, – вдохновилась Николь своей идеей. – Истинная леди ведь должна уметь вести хозяйство.
– Николь, ты ведь не любишь готовить… – усомнился Леон, но грозный взгляд юной Аверлин заставил замолчать.
– А теперь изъявила желание полюбить! – буркнула девушка и притопнула пяткой.
– Хорошо-хорошо, – поднял руки Леон. – Тогда я могу надеяться на вашу помощь?
– Пока ты нам все не расскажешь, нет, – категорично отрезала Николь. – Ты обещал нам, что расскажешь этим вечером, но мы не услышали от тебя ничего, кроме этой просьбы. Считай это честной сделкой.
Леон тяжело вздохнул. Он ожидал подобного ультиматума от Николь. Достав из ящика дневник, он передал его девушке. Николь спешно пролистала все страницы, а потом вернулась в самое начало и стала внимательно рассматривать. Викери тоже любопытствовал и хотел было посмотреть поближе, но одернул себя и отсел, не желая смущать юную леди своей близостью. Какими бы друзьями они ни были, а правила приличия нужно соблюдать.
Но чем дольше Николь читала дневник, тем более завороженным становился ее взгляд. Леон и Викери даже словом обмолвиться не рискнули, чтобы ненароком не привлечь ее внимание. Стояла гробовая тишина, слышны были только шелест страниц, дыхание ребят и то, как каблук Николь ритмично барабанит по стенке сундука. Она держала этот дневник, словно первую Библию, – так же трепетно и благоговейно, затаив дыхание.
Очередная страница была перевернута, и на колени Николь скатилась выцветшая фотокарточка. Девушка с осторожностью подняла ее, покрутила, держа за уголочки, и, забавно скосив глаза, попыталась рассмотреть, но при тусклом свете это оказалось почти непосильным делом.
– Николь, давай я…
Леон взял в руки лампу со стола, желая подсветить фото, но обнаружил, что интерес к фотографии у Николь уже пропал. Та снова упала к ней на колени и затерялась в складках белого платья. Лицо юной Аверлин вытянулось. Она то ли не верила увиденному, то ли была напугана – сложно было сказать, – но глаза ее походили на два золотых блюдца, бликующие от рыжего пламени свечи.
– Леон, – тихо позвала она, – что тебе известно об этом знаке?
Она повернула к ним дневник, давая возможность поближе рассмотреть нарисованный там рисунок.
– Ничего существенного, – передернул плечами Леон. – Только то, что родители его много изучали. Он нарисован практически на всех страницах. Вот здесь… видишь? Мой отец ставил его в предложениях, словно заменяя какое-то слово.
– С чего ты это взял? – поинтересовался