Работорговцы!
Я вспоминаю, что мне еще не заткнули рот, и пытаюсь закричать, чтобы воззвать о помощи, но мой крик обрывается, так не успев сорваться с губ. Меня бьют в живот, и из горла вырывается один лишь стон. Потом мне в рот засовывают кляп, фиксируют на затылке железной застежкой, а на руки вешают кандалы. Раскрывая дверцу клетки, меня швыряют внутрь как мешок с зерном, отчего я падаю на пол клетки и больно ударяюсь боком. Дверца закрывается на ключ, брезент возвращается на свое место, и наступает темнота. А на меня устремляются несколько пар сочувствующих глаз. Кто-то помогает мне сесть, хотя со скованными руками сделать это весьма затруднительно.
По моим щекам текут слезы, кляп вызывает тошноту. Наверное, я захожусь беззвучным плачем, потому что неожиданно ощущаю, как меня ласково гладят по спине. Я оборачиваюсь, и, хотя увидеть что-либо в темноте трудно, мне все же удается рассмотреть уже не молодую женщину, чье лицо испещрено морщинами. От ее жеста, полного жалости и сострадания, я чувствую себя еще хуже, и слезы начинают литься сильнее. Надо же было так попасться!
Через час я успокаиваюсь. По крайней мере, мне кажется, что прошел час – из-за брезента невозможно что-то разглядеть.
Другие пленники сидят смирно. Видимо, свыклись уже со своим положением.
Работорговля – главный бич Ладоргана. Беспризорных детей, бездомных, грязных юношей и девушек отлавливают близ деревень и в городах, а иногда могут случайно забрать и из обычной семьи. И тогда человека можно считать без вести пропавшим. Если ты попался, то разговаривать с тобой никто не будет – просто потому, что от кляпа тебя освобождать не собирались, а с ним из горла вырывалось лишь невнятное мычание.
Тут я в полной мере осознаю тот ужас, который почти десять лет назад пережила моя приемная мать. Они думали, что Алексу забрали работорговцы, что она покинула их навсегда. В какой-то мере все так и было. И сейчас я, вероятно, расплачиваюсь за свой обман.
Никто не желает себе такой участи.
Больше я себе не принадлежу. От меня совершенно не зависит, что со мной сделают дальше. И никакой Дар здесь не поможет.
Повозка начинает двигаться только после того, как отлавливают еще троих и заталкивают в клетку. Становится так тесно, что теперь мне трудно дышать. Но кого это волнует? Работорговцы уже с улюлюканьем везут нас на встречу с худшим кошмаром наших жизней.
Мы останавливаемся всего один раз, поэтому на следующий день прибываем в место назначения. Когда нас начинают выводить из клетки, я понимаю, насколько затекло мое тело и занемели суставы. Каждый шаг дается с большим трудом, едва ли не становясь пыткой, а отвыкшие от света глаза слезятся. Я уже готова свалиться от бессилия, ведь за последние сутки ничего не ела и не пила, как вдруг меня