Старая сказка. Кейт Форсайт

с мужчиной. Если даже счесть священника мужчиной – с чем я была решительно не согласна, – я даже толком не видела его. Он был всего лишь тенью, запахом пота, кряхтением и бормотанием. И в чем, скажите на милость, мне было исповедаться, если я заперта здесь в обществе пожилых женщин? В том, что мне не нравится здешняя еда? Или в том, что мне хочется иметь в своей постели мужчину, дабы он согревал меня своим теплом? Признаться в том, что я просыпаюсь по ночам оттого, что тело мое изнывает от желания, или что мне снится мой любимый Шарль?

      – Чего бы только я ни отдала за возможность повидаться с мужчиной, – вырвалось у меня однажды утром, когда вместе с другими послушницами я мыла спальню. – Причем, желательно, с молодым и красивым, но, клянусь, сойдет и старик.

      Остальные послушницы нервно захихикали.

      – Вы не должны говорить такие вещи, – оглянулась на меня сестра Ирена.

      – Осенью сюда является мясник, чтобы заколоть наших свиней, – сказала сестра Джульетта. – Но мы должны сидеть в своих кельях, пока он не уйдет. Это ужасно – слушать истошный визг бедных хрюшек. Так что мы ненавидим, когда он приходит.

      – Иногда епископ присылает работника починить что-либо, – сообщила сестра Паула, послушница с веснушчатым личиком и огненно-рыжими бровями. – Но он появляется только тогда, когда мы бываем в церкви, а к нашему возвращению должен все закончить. Привратница звонит в колокольчик, чтобы мы знали: на территорию монастыря вошел мужчина.

      – Здесь уже давно ничего не чинили, – заявила сестра Оливия, красивая молодая женщина с овальным лицом святой с картины. Она бы, наверное, добавила бы что-нибудь еще, если бы в комнату не вошла сестра Эммануэль и не наложила на нас епитимью за разговоры всуе.

      Послушниц было не больше дюжины, начиная с сестры Оливии, которой скоро должно было исполниться восемнадцать, и заканчивая маленькой сестрой Милдред, которой едва сравнялось двенадцать. Мы спали все вместе в одной большой спальне, которую простынями разгородили на клетушки, дабы придать ей некое подобие уединенных келий. Звук полночного колокола замер вдали, и я услышала, как зевают и потягиваются девушки рядом, и как скрипят коленные суставы сестры Эммануэль, когда она с трудом поднимается на ноги.

      Я быстро оделась и запахнулась в тяжелую накидку. Нос мой превратился в сосульку. Руки посинели от холода. За занавеску ко мне заглянула сестра Эммануэль, нахмурилась и поманила меня за собой. Я поспешила присоединиться к ней, зная по опыту, что малейший признак неповиновения повлечет за собой очередное унизительное наказание.

      Остальные послушницы уже выстроились в ряд, опустив голову и сунув руки в рукава, чтобы хоть немного согреться. Я быстро встала в строй, и мы дружно двинулись по коридору, а потом и вниз по полутемной лестнице в церковь. Тишину нарушало лишь шарканье ног по каменному полу да редкое щелканье костяшек четок. Повсюду царила мрачная и строгая