– Не бывает, чтобы свобода была за счет других, – сформулировал Муса. – Свобода, как и любовь, не может обмануть или ранить.
Нефертити безжалостно вколола в мою руку шприц.
4
Увидел себя молодым, студентом, устремленным куда-то, с горячей головой, наполненной догадками-иллюзиями. Кто же я такой?
В комнате студенческого общежития приятели спят. Я лежу на кровати, с авторучкой в руке и дневником. Пишу не слова, а заклинания, чтобы поддержать убегающее озарение.
«Главные вопросы не «Что делать?» и «Кто виноват?», а — «Кто я?», «Где я?», «Кто – здесь?» (потерявшийся в тумане писатель Нелепин). Я бы добавил: «Что – мне?» и «Что – дало?»
Ум не упирается в слова, они почему-то уводят в светлый нерасчленимый мир, где душа искала крылья, на которых унесется в невероятно близкое, исцеляющее. Всегда знал, что только там я могу быть подлинным.
Шепчу эти слова, как Святой Августин нудные заклинания к Богу в «Исповеди», лежащей рядом на тумбочке: «Что хочу я сказать, Боже мой, – только что я не знаю, откуда пришел сюда…?» Видимо, это ключ, открывающий сознание в бездну божественной безмерности.
Увидел себя на родине, не в этой Общности, скрепленной волей диктатора, а ослабленной на ее самом лагерном краю – у океана.
Вот барак – моя простая дощатая школа на горе, пробиваемая ветрами с залива. Слышу смутный говор бедной учительницы, вбивающей в детские головы прямые истины тоталитарной эпохи, уравнявшей мозги во всех уголках самого большого государства. Жалкая торба знаний, отделенных от знаний всего остального мира. Учителя не знали, что младенцу надо вкладывать знания в мозги не насильственно, а открывая томящий неизвестностью океан. В результате в мир выходили самоуверенные люди, целиком изготовленные на колодке идеологической истории.
Странно, от повторения слов-заклинаний возникает измененное сознание, в озарении открывается моя еще не прожитая судьба в виде сокровенной тоски.
Как же вам рассказать, что родился далеко,
там, меж небом и морем, была простота
довоенной маевки у речки с осокой,
и оттуда – и вера, и маята.
Как же вам объяснить небывалую музыку
той земли, где у яблонь «райских» стоял…
Там моя надежная опора, солнечное плато, откуда виден свет из вселенной, необозримо далекой от нашего мира с его границами, губительными телодвижениями народов, не попадающих в осевое время развития.
Такая опора есть у каждого человека, мечта об ином, плач души, только она зарыта под залежалым ворохом привычных архаических стереотипов, отблескивающих былым золотом подлинности. И лишь музыка и поэзия могут раскрывать ее.
Но вскоре вдохновение начинало исчезать, и я оказывался на песке, как засыпающая рыба. Оглядывал окружающее как в объектив равнодушной камеры, фотографично. Переставал о чем-либо думать, кроме переживания голода, холода