– Мама, давай позовем милиционера.
Роконоца молча шла, убыстряя шаг и увлекая дочь.
– Мама, ну давай мы подойдем, скажем, чтоб перестали, – просила Ирини, холодея от страшной сцены. Наконец, обессиленный чеченец упал, а двое пнув его еще несколько раз, ушли. Чеченец встал, прокричал что-то грозное и пошел, шатаясь, в другую сторону. Что они делили, из-за чего подрались? Бог их знает…
Ирини видела, как побледнело мамино лицо, затряслись руки. С тех пор, как их выслали, казалось, мама боится всего на свете: не только от криков и драк, но и от слабого шороха она бледнела и вздрагивала.
– Молчи и иди быстрее, – еле шевеля губами произнесла, наконец, мама и добавила, – пока сама не получила по зубам. Разве ты не видела в руках у чеченца нож? Греки выбили у него из рук.
Роконоца постоянно напоминала своим детям, чтоб нигде и никогда не вступали в драки, не распускали свой язык, не говорили лишнего.
«Если не хотите оказаться за решеткой, – говорила она, быстро оглядываясь, хотя находилась в собственном доме, – думайте, что говорите. Здесь и стены имеют уши».
Об этом, по крайней мере, не раз говорил Роконоце старик Самсон. А он слыл умным человеком.
– Думаете, почему людей сажают? – спрашивала она детей, подняв брови. – Просто много говорить не надо.
Роконоца учила жизни, строго взглядывая в лицо каждого из своих детей, как бы спрашивая, нет ли у них каких погрешностей, не повели ли они Где-нибудь не так, как она учит. Но она могла не сомневаться: никто слова плохого не мог сказать ни о ком из Христопуло. Болтливостью они не страдали. Наоборот, многие считали их, не по возрасту, сдержанными.
Ирини хорошо запомнила притчу, рассказанную мамой: «Одному ученому человеку подали три одинаковые куклы и спросили в чем их разница. Ученый повертел их в руках и так и сяк, но разницы долго найти не мог. Пока вдруг не заметил крошечные отверстия в ушах кукол. Он взял тонкую проволоку и продел через ушные отверстия. Тоже сделал и с другой. Но проволока неожиданно вышла изо рта