Но все проходит, прошли и те годы, когда без суда и следствия решались судьбы тысяч граждан страны, прошли и те ночи, в одну из которых, летом тридцать девятого года, исчезло все взрослое мужское население греков в горном поселке Юревичи, Хостинского района, Черноморского округа. Вот уже третий год никто из родных так и не узнал за что их всех одновременно увели темной ночью. Не знала и младшая дочь Роконоцы Христопуло, Ирини. Она не знала и не ведала о всех перипетиях страны, в которой волею небес она была рождена, но она чувствовала себя совершенно несчастной без горячо любимого папы – патэры. Иногда просыпаясь и, пристально глядя через окно на мерцающие звезды, бьющимся маленьким своим сердечком страстно обращалась к Панаице (Богородице), которой доверяла, как самой себе и просила сделать милость, вернуть ей патэру Илию. Прислушивалась к сопению старшей сестры, разметавшейся на полкровати, она долго не могла заснуть. Вечерами, перед сном, они с сестрой и братом Харитоном говорили об отце шепотом, чтоб не расстраивать маму. Каждый в семье Христопуло, как и во всякой Юревичской семье, ложился спать с надеждой, что завтра утром вернется оправданный, живой и невредимый их долгожданный родной человек. Многие ждали отцов, или братьев, или женихов, или сыновей. Ирини было семь, когда забрали отца. Она и три ее младших брата, крепко спали, когда ночью пришли в их дом те страшные военные дяди. Кики рассказывала, как отец на прощанье поцеловал маму, ее и троих старших. Ирини обижалась на старшую сестру, что та не разбудила ее.
– Мана и патэра не разрешили. Что я могла сделать, – виновато оправдывалась сестра.
– Что тебе стоило толкнуть меня? Я бы хоть сказала, как я его сильно люблю.
– Скажешь еще, вот дождемся его…
– Скорее бы!
Прошло уже два года, и Ирини снова и снова пыталась представить, как отец смотрел на нее, спящую, в последний раз.
«Наверное, ему жалко было со мной расставаться. Наверное, он хотел плакать». Слезы наворачивались от таких мыслей. Ирини чувствовала себя предельно несчастной, жмурила глаза и, стараясь уснуть, не забывала просить Боженьку – Панаицу прислать ей хотя бы во сне патэру Илию. Когда он ей снился, едва проснувшись, она бежала к матери и возбужденно, с упоением рассказывала каждую деталь сна. Мать, старший брат и все остальные расспрашивали ее, как если б речь шла о живом факте встречи с отцом. Да, эвхаристо тон Теон – спасибо Богу, что человек может видеть дорогих людей хотя бы во сне.
А сегодня, в теплое летнее утро девочка Ирини Христопуло проснулась от горячего солнечного света, который вдруг ударил в лицо, пробившись в щель занавески. Открыла глаза и тут же закрыла: хотелось досмотреть свой сон. Как часто случалось – сон был о ее семье, родственниках, которых она горячо и преданно любила. И патэра был во сне. Он ее обнимал и что-то подарил. От радости Ирини проснулась. Сны для нее – целые кинофильмы: продолжительные и яркие, они стали в будущем на долгие годы, как бы ее второй жизнью. В них она имела возможность ощутить особое состояние счастья или, наоборот – несчастья. Она все удивлялась, что сестре Кики не снились сны вообще. А вот Ирини, наоборот, не было ночи, чтоб что-нибудь не приснилось. Они бывали такими отчетливыми, в смысле всех событий и разговоров в лицах, такими яркими, что забыть их было невозможно. Некоторые из них она не могла забыть очень долгое время. Она рассказывала их своей маме, и та ей растолковывала, часто удивительно правильно. Так, если видела Ирини себя в зеркале или целовалась с кем-то, то это к болезни, а, если она успевала куда-то добежать вовремя, значит, должно исполнится ее сокровенное желание. Если во сне к ней подбегала собака, значит ожидалась встреча с добрым другом.
Ирини любила свои сны. Они были такими интересными, что она подолгу потом вспоминала каждую деталь и раздумывала – к чему бы это?
Ирини услышала шаги мамы и подскочила с кровати:
– Мама, я папу видела во сне!
Мама Роконоца в темной косынке и пестром