Потому что «хомутик» норовила идти только по лужицам.
Бороться с этим было глупо, но не давать устраивать фонтанчики можно.
– Ли-Ли! Смотри, что там!
– Где? Лужа грязная.
– Да нет, чистая. В грязной чудо не бывает, открой глазки, смотри.
А лужица святилась разноцветными огоньками, там скакали кони и было много интересного. Всё переливалось. И это в лужице.
Лилия это уже видела где-то.
– Смотри – колдовство! – крикнула сестренка и топнула по лужице.
Все исчезло.
– Зачем так? Красиво было.
– Смотри: я всё наверх переместила. Я колдунья!
– И правда, наверх всё переместилось и стало рекламой цирка.
А в лужице ничего не отражалось больше. В лужице была цветная канитель.
– Пойдем в цирк, – сказала сестрёнка.
– А билеты?
Сестрёнка задумалась.
– Ты же колдунья? Достань билетики, – сказала Лилия.
– Этого я еще не умею.
– Ты что бормочешь? – спросила Лилия.
– С мусоркой разговариваю. Узнать хочу, может, у неё есть билеты… на балет.
– Что ты говоришь такое? На балет нас с тобой не пустят.
– Подожди… как с мусоркой разговариваешь? Абсурдизм!
– Не… натурализм и реализм! Правильно я говорю, товарищ мусорка?
Лилия погладила сестрёнку и улыбнулась фантазиям «хомутика».
Но тут мусорка ожила, и из неё полетели тряпки, бумага и все что может взлетать.
– Видишь, разговаривает. Только пока я не совсем её язык понимаю: есть билет или нет? Но она о них что-то лопочет. Подойдём по-ближе, не бойся – ты со мной, – сказала сестренка.
И они подошли. За перегородкой были видны кружевные трусики. Трусики что ли устроили это?
Они зашли за перегородку. Трусики были на попочке. А у попочки длинные ножки. И ножки мотыляли, помогали хозяюшке прелестных ножек выбраться из мусорки или поглубже залезть в неё.
Они подошли ещё поближе.
– Вы что делаете?
– Вылезти не могу, помогите!
Раздался голос из бака.
А Лилии показалось, как из преисподней. А вдруг нечисть? Хотя у нечисти таких ножек не бывает.
Лилия помогла вылезти девушке.
– Спасибо. А я боялась свалиться на большое дно цивилизации.
– И как там с золотишком цивилизации? – спросила Лилия.
– Можешь сама порыться. Тут и избранное Ахматовой найдешь, и монографию о каком-то чёрном квадрате, заляпанную презервативами.
– А что искала?
– Прошедшее.
– И что в нём?
– Судьба.
– Это как? – спросила Лилия.
– Он замуж звал.
– Ну и?
– Ага! Он был бы на краешке земли, а я здесь.
– Так не должно быть.
– Так и лети на краешек.
– С милым и на краешке с одной краюшкой – рай.
– Там 12 месяцев в году зима, а остальное – чёрт знает, что.
– Страшно. В белых медведей превратиться можно.
– А ты заведи себе умку, – сказала сестренка Лилии.
– Кого? – спросила девушка.
– Умку, медвежонка.
– И будешь плавать с ним на льдине, как на бригантине.
– Себя жалко? – сказала Лилия.
– Нет, судьбу свою. Там страшно. Здесь без него страшно.
– Что страдать, звони и соглашайся.
– Как? – спросила девушка.
– По мобиле.
– Да я свою в мусорку, дура, выбросила. А на ней всё о нем. Всё-всё!
Мусор увезли на свалку, и ничего нельзя было исправить.
– Он такой хороший. Он даже ради меня курить бросил. Сразу так – раз и готово. Когда я сказала, что мне противно целоваться с пепельницей.
И она снова полезла на дно цивилизации. А вдруг.
– Уймись, ты же всё перерыла – мобилой не пахнет.
– Другим попахивает – безнадегой, – сказала девушка. – Как в сказке. Чем дальше, тем страшнее.
– А в сказках всегда конец счастливый. Вот увидишь, – сказала сестренка Лилии.
– Думаешь? – спросила девушка.
Глазки у неё стали большими, и из них потекли ручейки, оставляя на личике узоры. И стало видно, что жизнь её закончилась.
– Да не убивайся ты так, – сказала сестрёнка.
– Как?
– Да, без звука. Когда без звука – это самое горестное. Я, когда маленькая была, тоже в начале горевала, когда Колька Машке горшок приносить стал.
– А потом? – спросила девушка.
– А