Был, правда, в прошлом году случай, когда Аояги не сумел распознать дифтерит у единственного сына какого-то миллионера, уверив родителей, что для беспокойства нет никаких оснований. Под эти обнадеживающие уверения болезнь, увы, приняла безнадежный характер, и ребенок отправился к праотцам. Вдобавок вызванная к умирающему знаменитость обругала Аояги на чем свет стоит, уличив в полном незнании медицины. В результате Аояги Кокусю не только потерял богатого клиента, но лишился многих других пациентов из числа знакомых этого богача, так что на сей раз довелось и ему в замешательстве почесать затылок. Впрочем, мир велик, высшее же общество особенно склонно к консерватизму. Несмотря на какие-то неблагожелательные слухи, несмотря на дорогую плату – впрочем, наоборот, именно благодаря дорогой плате (недаром еще в Лунь-Юе[95] сказано, что ценность вещи определяется тем, дорого ли она стоит!) высший свет продолжал радостно приветствовать «этого умного, симпатичного и такого обходительного» Кокусю Аояги.
Справедливости ради надо признать, что при всем этом Аояги не был низким льстецом и отличался порядочностью поведения. Как и подобает настоящему джентльмену современной эпохи, он не бегал за гейшами, не заводил содержанок, ни разу не заглянул в веселый квартал, не играл в карты, не брал взяток (правда, он получал разные подношения, но ведь люди одаривали его по своей доброй воле), не пил до бесчувствия, старую, верную свою жену, взятую в бедности в молодые годы, из дома не выгонял, детей любил, службу не пропускал – одним словом, иногда он даже сам удивлялся своим добродетелям.
Находились, правда, любители позлословить, говорившие, что в наши черные дни даже серый цвет кажется белоснежным, но подобные скептические замечания не способны были смутить Аояги и поколебать его глубокую веру в собственные совершенства.
– Ну как, погулял, посмотрел? Много нашел перемен? – обратился он к старшему брату.
– Да, как будто попал в другой мир, честное слово… Район Маруно-ути в особенности не узнать, я даже заблудился там… – Хигаси засмеялся. – Если и дальше так пойдет, то скоро от прежнего Эдо не останется и помину…
– Конечно. Поверишь ли, даже мы, жители Токио, всякий раз обязательно замечаем что-нибудь новое, стоит только несколько дней посидеть дома… Да, жизнь нынче кипит…
На лестнице послышались шаги, и в комнату вошла невзрачная женщина лет тридцати двух, в пышной прическе «марумагэ»[96], с выступающими скулами и глубоко сидящими глазами. Это была госпожа Хидэко Аояги. На ней было кимоно на вате, поверх которого она накинула полосатое чесучовое хаори с черным атласным поясом. Распространяя по комнате запах свежих белил, нанесенных на щеки после купания, она уселась рядом с мужем и, приветствуя старого Хигаси, низко поклонилась.
2
Вошедшая следом за хозяйкой горничная