Многие из них работали голыми. Так Ханна впервые увидела неприкрытое мужское естество. Она с ужасом и любопытством глядела на мужскую плоть, качавшуюся в такт движениям рабов.
Мать заметила ее взгляд и повернула голову дочери вперед, раздраженно сказав:
– Негоже девочке в твоем возрасте глядеть на такие вещи.
– Мама, а почему они без одежды?
Мать так долго молчала, что Ханна решила, что она не хочет отвечать. Наконец женщина с горечью произнесла:
– Потому что очень многие ни во что не ставят своих темнокожих рабов. Для них они… вещи, такой же скот, как наша старая лошадка. Так зачем беспокоиться и давать им одежду?
Дом плантатора, который запомнился Ханне больше всего, находился в четверти дневного пути из Уильямсбурга. Это было белое двухэтажное здание в тени огромных деревьев, стоявшее на невысоком холме фасадом на реку Джеймс и со всех сторон окруженное просторными зелеными лужайками. Вокруг большого дома находились хозяйственные или надворные постройки. Все это показалось Ханне небольшой деревней.
Над воротами перед широкой подъездной дорожкой висела доска с одним только словом. Ханна, еще не научившаяся складывать буквы в слова, спросила, что там написано.
– Там написано «Малверн», – ответила мать. – Многие богатые господа дают названия своим плантациям. Модничают, так я тебе скажу.
Позже Ханна узнала, что плантация принадлежит Малколму Вернеру. А также, что теперь он живет там совсем один, если не считать многочисленных слуг и работников на плантации. Жена его несколько лет назад умерла от лихорадки, а единственный сын Майкл годом ранее без вести пропал в море. Ханна подумала, что при всем его богатстве он, наверное, самый несчастный человек на свете.
Стать хозяйкой такой плантации – это самое чудесное, о чем она могла только мечтать. Конечно, это были всего лишь мечты, только и всего. Но даже отправиться работать по договору в такой дом было бы бесконечно лучше, чем здесь…
– Ты новенькая?
Ханна ошарашенно вскочила на ноги. От усталости и голода вдруг закружилась голова. Она пошатнулась и начала оседать на пол.
Ее подхватили крепкие руки и прижали к широкой груди, от которой вкусно пахло свежеиспеченным хлебом и другими лакомствами. Низкий голос проговорил:
– Милое дитя, что с тобой? Ты бледная, как призрак. – Раздался раскатистый смех.
– Видит бог, я не призрак, – ответила девушка, и после ее слов огромная грудь затряслась от смеха.
Ханна открыла глаза и увидела перед собой самое черное лицо и самые добрые глаза из всех, какие ей только встречались. Лицо было таким черным, что при тусклом свете казалось синим. На широких щеках виднелись белые