– И всё-таки, Вы писали, едем в театр? Что дают?
– О, голубчик, что дают. Да, верно, едем в театр. Полина, прошу, держи часы, пожалуйста, держи их в оба! Не забудь!
– Помню, Арсений Викторович. Вы за то не переживайте. Час еще есть. – улыбаясь ответила Полина из кухни.
– Спасибо, но ты все равно держи! Костя, я, право, так теряюсь, уже места не нахожу.
– Так Вы говорите, как есть говорите, я уж здесь, не убегу, поеду с вами все равно – рассмеялся я.
– Сегодня дают симфонию, – вмешалась Анна Ивановна. – какая-то классика органной музыки и скрипка.
– Концерт, а не симфонию, – возмутился супруг, – большой концерт! Знаменитые творения Келлера!
– Как узнал, что едут, так мне житья не давал, – разливая чай, обратилась ко мне Анна Ивановна. – «Келлер! Ты ведь знаешь Келлера?! Как это возможно! В Петербург!». А и знать не знаю его Келлера. Моцарта знаю, Штрауса знаю, кого еще…
– Суть не та! – осторожным движением руки, остановил жену Арсений Викторович, – Штраус, Моцарт – величины известны всем и каждому и… Костя, тебе, пожалуй, тоже? Но суть не та. Суть! – протянул старик и поднял указательный палец вверх.
– И в чем же суть, Арсений Викторович? – спросил я, поднося чашку чая к губам.
– А вот этого я и жду. Это ты мне, дорогой мой человек, сам ответишь, – и наклонившись ко мне серьезно и глядя в глаза добавил, – я ведь этого больше всего и жду, Костя.
Сквозь разыгравшуюся метель к театру выехала карета. Площадь у здания театра полнилась людьми, собравшимися насытить свой вечер искусством. Несмотря на опасения Арсения Викторовича опоздать, из кареты мы высадились аккурат, когда швейцар начал запускать толпившуюся у входа публику.
Мне доводилось бывать в театрах раз или два, но решив быть честным с самим собой, я определил, что сие занятие мне не по душе, что увиденное мною не производит да и не произведёт более впечатления. Определив это, я, в тех редких случаях, когда появлялась возможность, даром давали билеты или просили составить компанию, всегда вежливо отказывался, ссылаясь на слабость, находя отговорки, особые дела и пр. и пр.
Но по известным причинам оказавшись в вестибюле, сдав в гардероб верхнюю одежду, я в сопровождении своих стариков проследовал в зал. Заняв место на балконе, я принялся любопытно осматривать вваливавшихся со всех дверей зрителей. Словно пчелы они копошились там, внизу, ища, где бы им приземлиться. Стоял нарастающий гул, обрывки фраз и отдельных слов долетали до моего слуха, и создавалось впечатление, что разговоры эти и не думают прекращаться, но тут моё внимание переключилось на Арсения Викторовича. Переключилось как-то невольно, потому что я вдруг перестал слышать их с женой обмолвок и молчание супругов резало мне слух на фоне всеобщего шума.
Арсений Викторович внимательно разглядывал сцену, бордово-красного цвета кулисы, еще пустеющие места грядущего оркестра и дирижера. Наклонившись к его уху, я спросил:
– Вас полнит предвкушение?
– Что? О,