– А по-моему, ты кое-где с удовольствием на мне катаешься, – ухмыльнулся он.
Она бросила на него притворно косой взгляд, но потом согласилась:
– Я это дело еще как люблю! – сказала она, подражая его акценту, однако сразу же отняла руку. – Но все же я напишу диссертацию. А если она удостоится публикации, срублю на этом приличных деньжат.
– На какую тему?
– Ну, у меня есть пара идей. Наиболее многообещающе выглядит тема взаимосвязи творчества и наркотиков.
– Отличная дань современной моде!
– И тем не менее оригинальная. Думаю, удастся показать, что злоупотребление дурманом полезно для искусства, но губительно для художников.
– Превосходный парадокс. Где начнешь работу?
– Здесь. В Париже. Местное артистическое сообщество начало курить травку еще в первые два десятилетия XX века. Только называли они ее гашишем.
Майк кивнул.
– Не откажешься от небольшой помощи с моей стороны, чтобы было от чего оттолкнуться?
Ди потянулась к пачке сигарет и достала себе одну.
– Конечно, не откажусь, – сказала она.
Он дал ей прикурить от своей зажигалки.
– Есть один старик, с которым тебе просто необходимо пообщаться. Он дружил с добрым десятком выдающихся мастеров, живших здесь еще перед Первой мировой войной. Пару раз он наводил меня на след очень хороших картин. От его деятельности тогда слегка разило криминалом. Он, например, поставлял проституток в качестве натурщиц – хотя и для других услуг тоже, – молодым живописцам. Теперь сильно одряхлел. Ему, вероятно, уже за девяносто. Но память его не подводит.
В крошечной гостиной, одновременно служившей спальней, стоял не слишком приятный запах. Вонь из расположенной на первом этаже рыбной лавки проникала повсюду, сочась сквозь ничем не покрытые доски пола, впитываясь в побитую старую мебель, в простыни односпальной кровати в углу, в выцветшие портьеры на единственном небольшом окне. И дым трубки старика не перебивал рыбных запахов, но лишь подчеркивал унылую атмосферу комнаты, где слишком редко делали уборку.
Зато по стенам висели полотна постимпрессионистов, стоившие целого состояния.
– Все это подношения от самих художников, – небрежно пояснил старик. Ди пришлось напрягаться, чтобы понимать его тяжелый парижский диалект. – Им вечно не хватало денег, чтобы заплатить долги. И я охотно брал картины, зная, что наличных у них не будет никогда. Но в то время я еще не любил всю эту живопись. Только теперь, понимая, почему они писали именно так, мне стали нравиться их работы. К тому же каждая пробуждает воспоминания.
Этот человек был уже совершенно лыс, а кожа на лице побледнела и обвисла. Низкорослый, он передвигался с трудом, но его маленькие черные глазки порой вспыхивали искренним энтузиазмом. Ему придало сил общение с этой миленькой англичанкой, хорошо говорившей по-французски, а улыбавшейся ему так, словно он снова был молод и хорош собой.
– Вас не слишком часто беспокоят желающие приобрести ваши