От отца мне достался только рост, всё остальное я получила от мамы. И упертость, и внешность. Тот же ровный аккуратный носик, голубые широкие глаза. Губы, конечно, не бантиком, но и не жабий рот, как у Веньки. Еще отличался цвет волос: если у мамы они были красными, то у меня получились скорее медными.
А вот строение тела было свое, эксклюзивное. Лет с двенадцати мне твердили постоянно, что всё вырастет и округлится, но так ничего и не поменялось. До восемнадцати меня это волновало и огорчало, а потом стало всё равно. Замуж идти не собиралась, а для учебы фигура не важна. Единственное что волновало меня во внешности, – это мои волосы. За два года они отросли до поясницы, и теперь я трепетно следила, чтобы ничего с ними не произошло.
– Ну чего ты копошишься? Время от этого не пойдет быстрее, – пробасил отец, усаживаясь за стол.
– Я вообще не понимаю, зачем тебе учиться? Читать, писать в школе научилась, а теперь пора о свадьбе думать. Скоро Войко на несколько месяцев в академию уедет, и опять не успеем договориться.
Мама вновь принялась причитать о своем. За эти два года Войко приходил просить моей руки раз шесть, и я всегда отказывалась. Отец вмешался только однажды, когда мама решила за спиной сговориться с соседями. Тогда он хлопнул кулаком по столу и напомнил, что рабство здесь запрещено и если ей так хочется повластвовать над кем-то, то пусть возвращается на родину. Одна.
После этого мама долго ходила, дулась, считая нас неблагодарными. Потом стала давить на то, что нет денег на академию, и поэтому после первого провала в прошлом году мне пришлось сильно поднапрячься, чтобы сдать вступительные и получить стипендию в этом. Для этого даже изучила все книги, которые были в школе. Школой у нас была пристройка у храма Четырех Великих Богов, в которой четыре священнослужителя вели занятия. Книг было много, около сорока, и все большие, толстые, в тяжелом переплете. За этот год я узнала о мире больше, чем за все свое детство, и теперь не хотела провести всю жизнь в этой деревне.
Ба сохраняла нейтралитет и только следила, чтоб за столом не было скандалов. Так что в этот раз цыкнула на мать и быстро усадила нас с ней по разные от себя стороны.
– Я всё! – быстро прожевав остатки завтрака, бросила взгляд на часы. Восемь часов! – Убежала, мам, пап.
– Удачи, – буркнула мама, вызывая улыбки у всех.
Путь мой лежал на центральную площадь. Там у таверны, староста построил небольшой домик на три комнаты, гордо назвал ратушей и заседал в ней (читай: прятался от жены и многочисленного потомства).
Именно в ратушу приезжал к восьми утра почтальон и отдавал все письма для жителей. Также завозил газету, которую позже вывешивал староста на столбе. И очень редко передавал королевские указы.
Сегодня газета уже висела на столбе, но мне некогда было разглядывать ее, поэтому проскочила мимо, и нырнула в дверь ратуши.
– Дядя Ульхей, я за письмом, – прокричала с порога