Через неделю деда увезли. Старик, не желавший и слышать о богадельне, вдруг согласился. По правде говоря, я не сразу раскусил его хитрость. Когда председатель общины, владелец бензоколонки Эфраим Клингман, принес ему билет на поезд и объяснил, как туда добраться, дед сказал:
– Одну секундочку, реб Эфраим. Я только кое-что прихвачу с собой.
– Ради Бога, не беспокойтесь. Вы будете там всем обеспечены, – заверил владелец бензоколонки и погладил свою дремучую бороду.
– Сейчас, сейчас…
Дед прошел в свою комнату и вернулся с лупой.
– Лупа? – удивился Эфраим Клингман. – Зачем вам в богадельне лупа?
– Хороший часовщик, реб Эфраим, лупу с собой даже в могилу берет, чтобы не каждый паршивый червяк его кости глодал.
– Как вы можете? – поморщился владелец бензоколонки.
– Часовщик берет лупу, портной иголку, сапожник шило, а вы?
– Что я? – надулся Эфраим Клингман.
– Вы что возьмете? Запах бензина?
…На станции дед сказал провожавшему его могильщику:
– Посмотри за Даниилом. Я скоро вернусь.
Когда поезд отошел от станции, Иосиф подошел ко мне и пробасил:
– Судьбу не перехитришь.
– Что?
– Ты знаешь, малыш, почему твой дед поехал?
– Не знаю.
– Богадельня там же, где и тюрьма. В том же городе. Старик решил повидать Саула.
Я стоял ошарашенный и едва сдерживал слезы. Бедный дед! Он, видно, забыл, что отец бежал из тюрьмы, был пойман и сослан в другой город, где-то на севере Литвы. А может, бабушка не успела ему перед смертью сказать об этом.
Вдаль убегали умытые первым весенним дождем рельсы, такие бессмысленные без поезда, без гудка паровоза и чумазого лица машиниста.
– Он сбежит из богадельни, – сказал я, глядя на рельсы и мигая, чтобы не заплакать.
– Не те ноги, – буркнул могильщик. – Ну как, малыш, пойдешь ко мне в ученики?
– Нет.
Теперь рельсы были похожи на двух пустившихся наперегонки змей.
– Настоящий мужчина не должен спешить с ответом. Подумай.
– Нет.
– Еще раз подумай. Или, может, ты соскучился по приютским харчам?
Я бросился бежать со станции и опомнился, только когда влетел во двор Пранаса.
– А Пранукас на фабрике, – пропела тетка Тересе.
– На фабрике?
– С сегодняшнего дня он на жалованье. А ты небось голоден?
– Нет.
– Приходи вечером. Тогда и попрощаетесь.
– А я не прощаться.
– Разве ты остаешься в местечке? Я слышала, будто тебя забирают в приют, – снова пропела тетка Тересе.
– Никуда меня не забирают, – сказал я и уныло поплелся на мебельную фабрику.
Во дворе фабрики всегда пахло стружкой, столярным клеем и тайной. Я иногда лазил туда через забор за щепками для растопки. Перелезу, бывало, упаду на стружки и слушаю, как поют пилы, как снуют стамески и гудят оконные