– Как-то раз заметила, что мне несмешно там, где другие смеются.
Картинно поворачивается у окна, длит паузу. Опять о своём. Я представил, как поворачивается мясо на вертикальном шампуре в электрической жаровне. С меня ноль реакции – не тот слушатель. «Люш-кебаб», Донецк. Отсюда далеко, не скоро заеду, но аромат чувствую аж здесь.
Она не реагирует на безразличие, повышает накал, оказывается, их уазик недавно уходил от фпв. Чудом, как всегда. Таз в решето. Пожимаю плечами. Смерть ходит рядом, здесь в этом ничего необычного. Она говорит о детстве, замужестве, рождении детей. Откровенничает. Зачем-то опять пытается доказать, что лишена сочувствия. Явно выгораживает себя. Какая-то вина. Боится ответственности. Не земной, высшей. Так или нет? Она замирает. Кажется, попал в точку.
– Ты когда-нибудь ощущал так вот прям остро, что, может, это последние твои минуты и дальше ничего-ничего не будет? Ничего-ничего.
Отмахивает волосы, смотрит на меня, потом в окно. Где-то далеко кто-то рискнул включить фары на несколько секунд. Пронёсся с натужным гулом. Небось сейчас о том же спрашивает себя. Свет пробивается сквозь ячеистое мутное стекло, очерчивает контур её лица.
– Ладно, расскажу тебе. Только, понятно, никому, – вопросительно смотрит в глаза. – Ты трахался когда-нибудь с солдатом на передовой?
Я как раз задумался о самсе, которую крымские татары тут пекут у обочин, от внезапности поперхнулся слюной, сильно закашлялся. О чём она? Мама дорогая.
– Я это… – без эмоций продолжает она. – Вообще, не то хотела сказать. Сейчас поймёшь. Я ведь медик. Всякого тут насмотрелась. Жизни от меня зависят. Расскажу случай. – Садится рядом, отворачивает взгляд к окну. – Был срочный выезд на точку эвакуации, первую помощь там, перевязать, вколоть, ну ты знаешь. Так вот, мчимся мы на таблетке, водитель совсем юный паренёк. Всё вокруг прыгает, гремит на ухабах, особо не поговоришь. Но странно, такой молодой, а уже в штурмовиках. Они же долго не живут, да и опыт нужен. В общем, слово за слово, разговорила. Из зауральской глухомани. Школа, армия. На срочке уже контракт заключил, его сюда. Впервые большой город увидел – Донецк, да и то окраину. Короче, двадцать лет, а в жизни не было ни-че-го. Даже с девушкой не целовался. И вот мы летим, «за ленточкой» уже, неясно вообще, будем ли живы к утру. Понимаешь?
Я-то понимаю. Смотрю на неё. А говорила, эмпатии нет. Она чуть сердится:
– От каждой минуты зависят жизни. Понимаешь? Успеть оказать помощь, принять раненых.
Понимаю. Признаюсь, стало интересно.
– А он светлый весь такой. Даже веснушки