«Милая моя ненаглядная Иринушка! Я и сам очень огорчен, что так долго не пришлось тебе писать ни одной строчки, но, видишь ли, почему это случилось: я всё время думал – сейчас же, как кончу сезон, то есть 17 мая, выеду к тебе в Ялту. Однако обстоятельства сложились иначе: Максим Горький неожиданно захворал закупоркой вены на ноге. Эта болезнь очень мучительная и довольно продолжительная, а так как мне нужно было ехать обязательно с ним, чтобы работать вместе, то я и остался, так сказать – на мели. Ехать без него с тем, чтобы его дожидаться две с половиной недели в Крыму, ничего не делая, я не хотел, ибо потерял бы зря очень много времени, так как мне всё равно надо ехать в Ессентуки; потому я решил лучше сейчас же отправиться в это лечебное место, с тем, чтобы не теряя зря времени, как можно скорее освободиться от лечения, маму же с малышами отправить в Ялту. <…>
Несмотря на то, что мы с Горьким будем жить где-нибудь уединенно, чтобы нам никто не мешал работать, я часто буду приезжать в Ялту или туда, где вы все будете. (Мы с Горьким будем жить инкогнито, где-нибудь в захолустье.) <…>
Сейчас я, как и в прошлом году, избрал длинный путь на Кавказ по Волге. Люблю эту русскую громаду очень, и сейчас, особенно после тяжелого сезона, отдыхаю с великой радостью, восхищаясь красотой берегов, движением судов и чудной погодой».
В конце мая Шаляпин приехал в Ессентуки, где лечился до 17 июня. 19 июня он прибыл в Форос и поселился вместе с Пешковым в имении Г. К. Ушкова (его жена была родственницей жены Ф. И. Шаляпина) в Форосе. Началась работа над автобиографией. Шаляпин диктовал. Е. П. Струкова записывала. Пешков правил расшифрованный текст. Так продолжалось изо дня в день. О ходе работы Алексей Максимович 30 июня сообщил И. П. Ладыжникову:
«Я веду себя превосходно, ем яйца и всё, что дают, а дают – ужасно много! День начинается в 7 ч., встаю, иду гулять; в это время горничная убирает мою комнату. В 8 – пью кофе, ем масло, 4 яйца. В 9 является Фёдор и Ев<докия> Петр<овна>, занимаемся до 12, приблизительно. Могли бы и больше, но Е. П. не успевает расшифровывать стенограмму. Дело идет довольно гладко, но – не так быстро, как я ожидал. Есть моменты, о которых неудобно говорить при барышне, и тут уж должен брать перо в руки я сам. Править приходится много.
В час – завтрак, очень обильный. До 4-х все по своим комнатам, а Фёдор – всюду и везде. Он ходит в купальном костюме, уже обгорел на солнце, кричит, смеется, настроен хорошо. В 4 – чай, ем яйца и до семи занимаюсь Фёдоровым материалом, а в 7 – обед, тоже чрезвычайно обильный. Спать ложимся в 10. Вот и весь день».
Данное дочери обещание – приезжать в Ялту – Фёдор Иванович выполнил. 6 июля написал своему другу юристу М. Ф. Волькенштейну:
«Дорогой Миша!
Давно я не писал тебе – и некогда было, да и ленился. <…>
Здесь очаровательно хорошо, чудесный парк, кругом живописные горы и загадочное, по военному времени, море; всё ждем сражений, но у Фороса всё спокойно. Работаю ежедневно несколько часов, и, кажется, работа продвигается вперед…
Ездил