Я пытаюсь об этом не думать и смотрю на люк. Обычный квадрат, вырезанный в деревянном полу, с металлическим кольцом-ручкой. Я берусь за него. Тяну. Он, к моему удивлению, не издает не скрипа и шмякается, подпрыгнув, о пол. Некоторое время я вглядываюсь в пустоту. Совершенно обычная пустота. Я спускаюсь по чуть гнилой деревянной лестнице, хрустя ступеньками. Встаю и бессистемно ощупываю холодную сырую тьму взглядом, слышу сзади чирканье спичкой и резко оборачиваюсь. Рчедла зажигает фонарь, передает его мне.
Я продолжаю осматривать подвал. Ничего необычного. По углам – густая плесень или паутина – не разберешь. На полках – несколько пустых пыльных склянок. В одной из них – залепленная черной плесенью открытая банка с высохшими овощами, которые, видимо, когда-то были засолены. На полу – окаменелые крысиные экскременты, их не так много, примерно, по одному на квадратный метр. Археологом я себя почти не ощущаю, как это бывает при подобном рассмотрении.
– Абсолютно обычный подвал, – говорю я и замечаю в углу, за полкой, еще один люк. Ставлю фонарь рядом и распахиваю его, цепляя кольцо за крючок на стене. Чернота. Я свешиваю фонарь вниз, пытаясь разглядеть что-либо, но вижу только облака пыли, которые чуть вздрагивают от фонаря и начинают двигаться. Рчедла перевешивается через меня и смотрит туда же.
Через секунду вся пыль начинает куда-то ретироваться и на ее месте остается пустота. Грандиозно черная пустота, какая бывает в шахте лифта, только в отличие от нее, эта – даже не имеет ни тросов, ни проводов, ни, казалось, стен.
– Ты имела в виду этот космос? – спрашиваю я.
– Почему ты называешь это космосом?
– Не знаю. Так мне кажется. – Я достаю из кармана пластмассовый шарик и отпускаю его. Пространство проглатывает его, даже не прожевав. Мы молча прислушиваемся и ждем удара о какой-нибудь пол, но его нет. У меня даже рождается чувство, что если я свалюсь вниз, то беспомощно повисну в невесомости.
– Мне это не нравится, – шепчу я.
– А мне – нравится, – спокойно говорит Рчедла, – закрывай.
Я вынимаю оттуда фонарь, и пустота становится еще более монолитной, закрываю этот люк, мы выбираемся из погреба, Рчедла закрывает люк снаружи. В доме солнце все жарит и жарит, и, будь стекло двойным, все бы уже сгорело. Днем от такой архитектуры дом только хуже. Не удивительно, что прежние хозяева его оставили.
Я достаю из холодильника две банки пива. Мы разваливаемся на диване и молча пьем его. Рчедла кладет голову мне на плечо и поднимает только, когда отхлебывает