– Добрый вечер, – учтиво сказал мужчина.
– Д-добрый… – Елена Саввишна от удивления и любопытства даже слегка заикаться стала.
– Если моего увидишь, то ничего ему не говори! – суетливо-деловито проговорила Маринка.
Она подхватила мужчину под руку и быстро скрылась с ним за живописной группой туй.
– Вот ни здрасте тебе, ни прощай! – сказала Елена Саввишна, обращаясь к внуку. Тот в ответ нахмурил во сне бровки и активно засосал соску.
Маринке было уже под пятьдесят. И жила она в одном доме с Еленой Саввишной, буквально в соседнем подъезде. У Маринки была нормальная советская семья – супруг, за которого она выскочила замуж ещё совсем молоденькой девчонкой, и двое детей. Старшая – дочь. Ей исполнилось 24 года, у неё уже была своя семья, и жила она с мужем у его родителей. Сыну Маринки шёл двадцатый год, а потому он служил. И проходил службу не где-нибудь, а в горячей точке, в Чечне. Маринка души не чаяла в сыне. Прибегала к Елене Саввишне, когда получала от него письма, читала ей их, всхлипывая и нервно комкая носовой платок, в который порой трубно сморкалась.
– Если с ним что-нибудь случится, я этого не переживу, – исступлённо шептала она, – нет, не переживу!
– Опомнись, разве можно так думать! Да и дочь у тебя, – пыталась хоть как-то привести соседку в чувство Елена Саввишна.
– Что дочь?! Отрезанный ломоть. Сыночек мой! Мой свет в окошке! – рыдала Маринка.
– И вот на́ тебе: ещё себе светика в окне затеплила! – тихо ворчала Елена Саввишна, поправляя лёгкое голубое одеялко в коляске.
Внук завозился во сне, устраиваясь удобнее, выплюнул надоевшую соску и чему-то заулыбался.
В советское время Маринка выглядела как типичная продавщица продуктового магазина – толстенькая, коротенькая, с золотой коронкой на переднем зубе, маленькие задорные глазки тонули в пышных, сдобных щеках. Губки бантиком она красила розово-малиновой дефицитной тогда помадой, которая ну никак не украшала её лицо. Одевалась она в фирменную, тоже дефицитную тогда одежду, которая тоже никак не шла ни к её фигуре, ни к лицу. Такой она и осталась в постсоветские времена. При этом Маринка ни тогда, ни сейчас не была продавщицей. Она практически никогда не работала. У неё было повышенное давление, и она ещё на излёте семидесятых выхлопотала себе инвалидность. Деньги в их семье зарабатывал муж Сашка. Женившись на 19-летней Маринке, он быстренько заделал дочку, чтобы жене было чем заниматься в его отсутствие и не было возможности думать о всяких «глупостях». И укатил на заработки. На коммунистическую стройку, куда-то в дружественную нам часть Африки. Укатил на три года. А Маринка верно его ждала всё это время, растила дочку и раздавала всему двору невиданные тогда дивных розовых и жёлтых цветов ароматные жвачки с яркими картинками-вкладышами