Казалось, он говорил больше с самим собой, чем со мной. Он снял колпачок со своего фломастера, очертил часть Оберхаузена и вписал дату.
– Оберхаузен, жди, я еду. И потом у меня две точки обслуживания. Одна в Даттельне, и одна в Хердекке. – Он посмотрел на меня, как будто ожидал приказа к отправлению в поход. Или моего мнения. У меня его не было, тем более что я не знала, где тот Оберхаузен или тот Даттельн. Или Хердекке.
– Так, – сказал он.
Он не казался так уж хорошо организованным. Я не увидела у него даже компьютера. У Хейко же было множество этих конторских приборов. Интернет у него был так давно, что можно было подумать, будто он сам его и изобрёл.
– А у тебя тут есть сеть WLAN[2]? – спросила я.
– Нет, – ответил он с пренебрежением тех людей, которые абсолютно не знают, о чём идёт речь, но отрицают это по принципиальным соображениям. – У меня есть кое-что получше: факс. По нему мои клиенты всегда могут со мной связаться, если им понадобится сервисное обслуживание. Или, естественно, по телефону. Здесь или по мобильному.
Он извлёк из кармана брюк «Нокию-3310» и показал мне так, будто похитил её из лондонского Тауэра в обход трёхсот лазерных лучей.
– Но имейла у тебя нет, – сказала я.
– Ах, этот имейл, интернет, WWW и так далее и тому подобное. Всё это лишь преходящие веяния моды. Надо опираться на устойчивость. На силу стабильности.
Я не понимала, что он имел в виду. Он повернулся ко мне на своём конторском стуле и воскликнул:
– Может ли твой интернет затмить солнце?
Я пожала плечами и сказала:
– А для чего это нужно?
– Не увиливай. Может или не может?
– Нет, не может.
– Вот видишь, – победно воскликнул он. – А вот мои маркизы это могут.
Строго говоря, они, конечно, не могли этого сделать, но мне ни в коем случае не хотелось дискутировать на эту тему.
– Когда однажды будет отослан последний имейл и вся эта ваша хрен-сеть будет отключена за ненадобностью, мои маркизы всё ещё будут тут как тут и защитят балконы Оберхаузена от яркого света летнего солнца.
Мне нечего было на это возразить. Могло статься и так.
– И как называется твоя фирма? – спросила я, чтобы сменить тему.
– «Маркизы и идеи Папена».
– И сколько человек в ней работают?
– Ну, я.
– А ещё кто?
– Ну, никто. Только я. Это единоличное предприятие Папена.
Я не могла разделить его воодушевление. Единственное единоличное предприятие, какое было мне знакомо, – это мороженщик с тележкой, который каждое лето разъезжал