– Фу! – воскликнул он. – Да разве возможно проглотить эту гадость? Что, ее пьют или едят? Республика права, не доверяя такой провинции, где виноград сбивают палками, а путешественников исподтишка подстреливают на дорогах. Смотрите не вздумайте подать нам к столу графин с этим снадобьем, дайте хорошего бордо, белого и красного. А кстати пойдите посмотрите, жарко ли горит камин наверху. Право, эти люди очень отстали от цивилизации. Ах! – продолжал он, вздыхая. – Париж! В целом мире нет лучше города! Как жаль, что нельзя захватить его с собою в плаванье. О горе-кулинар! – крикнул он повару. – Ты подливаешь уксус в фрикасе из курицы!.. Но ведь у тебя есть лимоны!.. А вы, почтеннейшая, – заявил он хозяйке, – вы дали мне такие грубые простыни, что я всю ночь ворочался и не мог сомкнуть глаз.
Затем он принялся играть своей толстой тростью, с детской старательностью выделывая всякие фигуры, – большая или меньшая их замысловатость и четкость свидетельствовали о более или менее почетном положении молодых людей в категории «невероятных».
– И с помощью таких вот вертопрахов хотят возродить флот Республики, – шептал Корантен хозяину, вглядываясь в его лицо.
– Это какой-нибудь шпион, подосланный Фуше, – сказал молодой моряк на ухо хозяйке, – по физиономии видно, что он из полиции. Готов поклясться, что пятно на его подбородке – это парижская грязь. Но погоди, нашла коса на камень…
В эту минуту в кухне появилась какая-то дама, и молодой моряк бросился к ней навстречу с самым почтительным видом.
– Дорогая матушка, идите сюда, идите, – сказал он. – Я без вас, кажется, завербовал гостей.
– Гостей? – переспросила она. – Какое легкомыслие!
– Это мадмуазель де Верней, – тихо промолвил моряк.
– Мадмуазель де Верней погибла на эшафоте после Савенейского сражения, она приезжала в Ман, надеясь спасти своего брата, принца Лудонского, – резко ответила ему мать.
– Вы ошибаетесь, мадам, – мягко сказал Корантен, подчеркивая слово «мадам». – Есть две мадмуазель де Верней, – в старинных родах всегда бывает несколько линий.
Незнакомка, удивленная таким бесцеремонным вмешательством, отступила на несколько шагов, словно желая окинуть взглядом своего неожиданного собеседника; она устремила на него живые черные глаза, исполненные чисто женской проницательности, и казалось, хотела разгадать, в чьих интересах он заявил о существовании второй мадмуазель де Верней. В то же время Корантен, украдкой изучая наружность этой дамы, отказал ей во всех радостях материнства,