Она отстранилась, прижав ладонь ко лбу.
– У меня какое-то странное чувство, – прошептала она.
Нет – неужели слишком поздно?
Ее глаза сузились так же, как на рисунке, и она положила ладони ему на грудь, приоткрыв в ожидании губы.
– Можете сказать, что я безумна, но я готова поклясться, что уже была здесь раньше…
Значит, и впрямь слишком поздно. Он поднял взгляд и с содроганием ощутил, как надвигается тьма. Он ухватился за последнюю возможность обнять ее, прижать к себе так крепко, как мечтал неделями.
Стоило их губам слиться, как оба они оказались бессильны. От привкуса жимолости в ее дыхании у него закружилась голова. Чем теснее она приникала к нему, тем сильнее он сжимался от мучительного трепета. Она скользила по его языку своим, и пламя между ними разгоралось ярче, жарче с каждым новым касанием, каждым новым открытием. Только он помнил, что ни одно из открытий не было новым.
Комната содрогнулась. Воздух вокруг них засиял.
Она ничего не замечала и ни на что не обращала внимания, кроме их поцелуя.
Он один знал, что вот-вот произойдет, что за тени готовы низринуться на них. Пусть даже он снова не сумел изменить течение их жизней, но он знал.
Тени кружились у них над головами. Так близко, что он мог коснуться их. Так близко, что он гадал, не слышит ли она их шепот. Он видел, как омрачилось ее лицо. На миг различил искру узнавания в ее глазах.
И не стало ничего, вообще ничего.
Совершенно чужие
Люс влетела в вестибюль школы Меча и Креста десятью минутами позже, чем следовало бы. Румяный, грудь колесом, воспитатель с зажатым под мышкой планшетом отдавал распоряжения – значит, она уже опоздала.
– Запомните: «Три „К“» – койки, камеры, колеса, – рявкнул он на остальных трех учеников, выстроившихся спинами к Люс – Запомните, и никто не пострадает.
Девочка поспешно встала позади них. Она пыталась сообразить, правильно ли заполнила кипу бумаг, был бритоголовый воспитатель мужчиной или женщиной, поможет ли ей кто-нибудь с огромной спортивной сумкой и не собираются ли родители избавиться от ее любимого «плимута-фьюри», как только вернутся домой. Они все лето грозились его продать, а теперь у них появился довод, с которым Люс не могла поспорить: в ее новой школе никому не позволялось иметь машину. В ее новой исправительной школе, если точнее.
Она еще не привыкла к этой формулировке.
– Не могли бы вы… э-э не могли бы вы повторить? – спросила она воспитателя. – Что за «колеса»?..
– Вы только посмотрите, кто пришел, – громко произнес он и продолжил, медленно и отчетливо выговаривая слова: – Колеса. Если тебе требуются какие-то препараты, почаще заглядывай в лазарет, чтобы оставаться под кайфом, сохранять здравый рассудок, дышать или что там еще тебе нужно.
«Женщина», – решила Люс, внимательно рассматривая воспитателя.
Ни