В 1908 году перед патентоведом-экспертом Эйнштейном забрезжила вполне реальная возможность покинуть вконец постылое бюро и получить место экстраординарного профессора в родном Цюрихском университете.
Кроме него, на эту должность претендовал также товарищ Альберта по Поли Фридрих Адлер, чьи шансы оценивались весьма высоко. Однако Адлер, о котором говорили, что он человек маниакальной честности, узнал, что невольно стал конкурентом Эйнштейну и подал в университет официальное заявление:
«Если имеется возможность заполучить такого человека, как Эйнштейн, то было бы абсурдом брать на это место меня. Я должен со всей искренностью признать, что мои способности не идут ни в какое сравнение с эйнштейновскими. Нельзя терять – в угоду политическим симпатиям – возможность получить в университет человека, который может принести ему так много пользы, подняв его престиж».
Новая должность – экстраординарного профессора! – громко звучала только для несведущих. По сути же, Эйнштейн являлся лишь внештатным профессором с окладом на уровне того же эксперта П класса. Вот только жизнь в Цюрихе была дороже. И Милеве пришлось пополнять семейный бюджет, занимаясь приготовлением домашних обедов для студентов.
Профессорский дебют Эйнштейна оказался удивительно удачным. Когда он поднялся на кафедру, в поношенном костюме, со слишком короткими брюками, когда мы увидели его железную цепочку от часов, у нас появилось скептическое отношение к новому профессору, вспоминал один из слушателей Ганс Таннер. Но с первых фраз он покорил наши черствые сердца своей неповторимой манерой чтения лекций. Манускриптом, которым Эйнштейн пользовался при чтении, служил листок бумаги величиной с обычную визитную карточку. Там были обозначены вопросы, которые он хотел осветить в лекции. Таким образом, Эйнштейн черпал содержание лекции из собственной головы, и мы оказались свидетелями работы его мысли. Насколько привлекательным был подобный метод для студентов, привыкших к стилистически безукоризненным, отфильтрованным лекциям, увлекавшим в первый момент, но оставлявшим ощущение пропасти между преподавателем и нами. А здесь мы сами видели, как возникают научные результаты – оригинальными путями. Нам казалось после лекции, что мы сами могли бы ее прочесть.
Эйнштейн должен был излагать в своих лекциях главным образом классическую физику. Но теперь, после пересмотра ее основ, классика трактовалась уже по-иному и, соответственно, подавалась в другой манере. Перед студентами представало не законченное строение, а живая строительная площадка, и Эйнштейну становилось интереснее обсуждать со своими слушателями не планировку этого