Догмат о Христе и другие эссе. Эрих Фромм

свести его в могилу, но работа сновидений выбирает условие, при котором ужасная угроза превращается в исполнение желаний: спящий видит себя в древней этрусской могиле, в которую забрался сам, желая удовлетворить археологическое любопытство. Сходным образом человек не просто превращает силы природы в людей, с которыми может общаться, как с равными, – это не отразило бы громадного впечатления, которое они на него производят, – но наделяет их характером отца. Он превращает их в богов, следуя в этом, как я попытался показать, не только инфантильному, но филогенетическому прототипу.

      С течением времени были сделаны первые наблюдения о регулярности природных явлений и их подчинении законам, отчего силы природы потеряли свои человеческие черты. Но человеческая беспомощность осталась, а вместе с нею – тоска по отцу и по богам. Боги сохраняют свою тройственную задачу: они должны изгонять ужасы природы, примирять людей с жестокостью судьбы и компенсировать им страдания и лишения, которые наложила на них цивилизованная совместная жизнь[7].

      Вот каким образом Фрейд отвечает на вопрос: «В чем заключается внутренняя мощь религиозных доктрин и каким обстоятельствам эти доктрины обязаны своей эффективностью независимо от рационального одобрения?»:

      Выдаваемые за знание, они [религиозные представления] вовсе не являются ни предпосылками опыта, ни конечным результатом мышления; это иллюзии, исполнение древнейших, сильнейших и самых настойчивых желаний человечества; тайна их силы кроется в силе этих желаний. Мы уже знаем, что пугающее ощущение детской беспомощности пробудило потребность в защите – в защите посредством любви; эту защиту ребенку предоставляет отец. Осознание того факта, что эта беспомощность растягивается на всю человеческую жизнь, вынуждает и далее цепляться за отцовскую фигуру, теперь уже более могущественную. Добрая власть божественного Промысла смягчает страх перед жизненными опасностями; установление нравственного миропорядка обеспечивает торжество справедливости, каковая столь часто остается неосуществимой внутри человеческой культуры; продление земного существования в грядущую жизнь вводит пространственные и временные рамки, в которых и происходит исполнение указанных желаний. Ответы на загадочные для человеческой любознательности вопросы – например, как возникло мироздание или как связаны между собой тело и душа – обусловлены полным согласием с исходными обоснованиями этой системы. Для индивидуальной психики оказывается несказанным облегчением ситуация, когда конфликты детского возраста, коренящиеся в отцовском комплексе (их невозможно преодолеть полностью), постепенно устраняются и получают приемлемое для всех разрешение[8].

      Таким образом, Фрейд видит в инфантильной ситуации возможность религиозной установки; он видит ее относительную необходимость в бессилии и беспомощности