– Никакая иная страна не могла бы быть ближе моему сердцу, – сказал Уильям. Его самого удивила глубина чувств, охвативших его при этом. Это ощущение было даже сильнее, чем та тоска, которая недавно овладела им в Лондоне, когда ему надоели холод и безрадостность английского климата и такое же неприветливое окружение.
– С тех пор я всего лишь дважды посетил Англию, – сказал он. – Один раз после смерти моего отца – пять лет назад, когда мне пришлось поехать туда, чтобы уладить вопросы, связанные с наследством, а второй раз – несколько недель назад. Моя бабушка умерла в конце прошлого года, и я, решив вопросы наследства, продал нашу старую семейную резиденцию. Тем самым оборвалась последняя ниточка, связывавшая меня с Англией.
Элизабет задумчиво кивнула. Ветер развевал один из ее локонов прямо перед глазами девушки. Она нетерпеливо смахнула волосы с лица и заправила прядь за ухо. Ее жест показался Уильяму одновременно и решительным, и импульсивным.
– И вы никогда не скучали по Англии? – поинтересовалась она.
– Я был еще маленьким, когда мы приехали на Барбадос. Таким маленьким, что почти не помню этого путешествия. – Уильям рассмеялся. – Но я, как бы там ни было, помню, что моей маме все время было плохо. При этом она клялась всем вокруг, что никогда больше ее нога не ступит на борт корабля.
– Ох! – Элизабет состроила забавную гримаску. – Мне уже чуть-чуть легче, оттого что я, как выяснилось, не единственная, кого сразила морская болезнь.
– У моей матери, очевидно, отягчающим обстоятельством было то, что она во время плавания уже была беременной. Этого ребенка она потеряла позже, а вскоре и сама умерла.
Он тут же пожалел, что сказал ей об этом, потому что Элизабет взглянула на него с ужасом. Очевидно, ее испугала даже сама мысль о ее собственной беременности. Он торопливо сменил тему:
– Посмотрите, это, случайно, не кок? Он имеет довольно злобный вид, не так ли?
Элизабет повернулась в указанном направлении, и они вместе стали наблюдать за тем, как толстый моряк в забрызганной жиром одежде вскарабкался по трапу и, остановившись перед вахтенным офицером, коротко, но почтительно поприветствовал его, притронувшись к своей шапочке. Затем он пошел далее к трапу, который вел к возвышению на корме. Кок действительно выглядел очень сердитым. Сразу же после этого они потеряли его из виду, однако было невозможно не слышать, как он стал возиться там возле клетки с курами.
Над их головами раздалось дикое кудахтанье, которое так же резко оборвалось. Когда кок спустился вниз по трапу, в его руке безжизненно болталась курица. Кок выплюнул через борт коричневую струю жевательного табака, а потом, широко расставляя ноги, прошел мимо Элизабет и Уильяма. При этом он бормотал себе под нос какое-то голландское ругательство.
Для Уильяма это ругательство показалось похожим на проклятие, в котором попадались такие слова, как «женщина», «корабль» и «суп», – по