И…
Сквозь мусор авангарда полились тихие звуки. Они превращались в мелодию, и она заполняла всё. Это была мелодия души, добрая и светлая. Всё замерло. Даже птички замолкли.
Прохожие сворачивали с тротуара и шли к помойке.
Вот громадная связка воздушных шаров пришла к помойке.
Шары были разных цветов: белые, красные, синие, оранжевые, голубые – всякие. Только чёрного не было. У громадины были ножки, поэтому она пришла. И остановилась рядом с пианино.
Букет слушал музыку.
А она возникала из ниоткуда, и ручейки мелодии говорили о чём-то. Мелодия эта становилась то громче, то почти совсем исчезала, то вновь звучала ниоткуда.
Она рядом и неуловима,
И вот она исчезла.
Пианист перестал играть.
Стало тихо.
И был слышен шелест аплодисментов первых листочков тополей.
И как плачет пианист.
И как хлюпают носами девицы.
Разноцветная громада шаров поднялась по книгам, и девушка, что держала их, отдала связку пианисту.
Пианист поцеловал руку девушке, привязал к шарам колокольчик и подпрыгнул. Шары взлетели.
И пианист с ними.
Чудо!
Нет, так казалось. Пианист подбросил шары, и они медленно поднялись вверх разноцветным чудом. Зацепились высоко за провода и повисли цветной радостью над помойкой.
Всё ожило.
Только не у меня. Надо идти в комнату, но не хотелось.
Здесь была жизнь, а там – схлопнувшийся до размера квартиры другой мир, где пахло кухней, лекарствами. Прелестный запах. Куда уж прелестней.
А на ровненьком сереньком небе светлые пушистые облачка. Они появлялись издалека, как прошлое. И в каждом облачке частица жизни. Приближалось светлое прошлое…
Она появилась вместе с луной… или из луны. Её было видно ясно.
Она была облачена в тёмные одежды. Потом стала медленно раздеваться. И из темноты появилось лунное тело с торчащими в разные стороны грудями.
Я пытался запомнить всё: как она появилась, как совершенно бесшумно раздевалась в лунном свете, как потом легла рядом.
Это был сон. Нет, не совсем.
Надо было встать и записать всё, чтобы не забыть.
И проверить, сон или нет.
Но я не встал. Просто старался запомнить всё. Проговаривал про себя для надёжности всё, что происходит. И незаметно ушёл куда-то.
Утром солнца не было, и облаков акварельный мир застыл без красок и движения. Всё такое ровненькое.
И всё равно было беспокойно. Но непонятно от чего. Приснилось что-то, но вспомнить я не мог. Жаль, ночью не встал и не записал. Вот так каждый раз. Ведь давал слово пересилить себя и записывать. Дурак!
А быть может, было что-то интересное, даже хорошее.
Я вспоминал… но не вспомнил. Повернулся… У стенки на кровати лежала она. И чёрные глаза глядели на него.
Они были тёмные-тёмные и большие. Я стал глядеть в них, они расширились, и я вошёл в их чёрный мир.
Вокруг была только чернота. Я понимал,