Отправляясь в Шотландию за материалом для биографии Марии Стюарт, он пригласил ее с собой. Как стенографистку, которая записывала все, что он диктовал, но в первую очередь как пытливую собеседницу, как очаровательную молодую женщину, горевшую желанием знать все о жизни шотландской королевы – какой она была в действительности и какой представляется сегодня, какой ее видит Стефан Цвейг и какой увидит ее (его глазами) она.
Долгое время Фридерика Цвейг ни о чем не догадывалась. Она была слишком уверена в том, что знает своего мужа, и слишком презирала бледную Лотту. Она слишком понадеялась на то, что ее жизнь в качестве фрау Цвейг будет неизменно течь так же, как текла до сих пор. Вот почему она упустила из виду эту любовную интрижку. А вот ее муж – нет. И узнала она об этом не от него, ей пришлось выуживать все из намеков и рассказов друзей.
Со временем она вынуждена была признать, что что-то сломалось и ничего поправить уже нельзя. Удаляясь все дальше от Австрии и от желтого замка, он отдалялся и от нее.
Фридерика привязалась к дому в Зальцбурге, привыкла к его величию и великолепию, как мил он ее взору. Ей непонятен ужас мужа перед обыском в доме. По крайней мере, она не разделяет его ужаса. Она по-прежнему может там жить, и жить прекрасно. Вместе с двумя взрослыми дочерьми.
Цвейг, заслышав о своих дочерях, тут же закипает: несамостоятельные, незамужние, привередливые, самовлюбленные дуры – неудобоносимое бремя в его жизни. Это сквозит во всех его письмах. Но самое тяжкое бремя – их мать.
В последний раз, когда она была в Лондоне, они только переписывались. Он установил часы, в которые она ни под каким предлогом не должна была находиться в квартире. Он нуждался в покое и тишине. Она с этим не считалась. Он выходил из себя. Она упорствовала. Он был сама уклончивость, ненавидел конфликты, особенно такие, как этот, когда все поставлено на карту. «У тебя сердца нет», – писала она ему, уезжая из Лондона в Зальцбург после очередной перепалки.
Фридерика уже не только подозревает, что Цвейг и Лотта Альтманн в близких отношениях. Перед отъездом в мае она зашла в первый попавшийся ресторан и увидела его с Лоттой. В письме к мужу она назвала это «неловкой встречей». В переписке со Стефаном Цвейгом она всегда именует Лотту Альтманн только «А» или, в ироничных кавычках, «ваша наперсница». Друзьям же она говорит о ней не иначе как о «змее подколодной».
Стефан Цвейг ищет убежища