– Знаете? Вы это знаете, и вы спокойно сидите и курите! О черт, Гамильтон, тут есть от чего выйти из себя. – Эти слова были обращены к начальнику полевой жандармерии. – Сэр… капитан Рэнсом, потрудитесь объяснить, почему вы стреляли по своим?
– Этого я не смогу объяснить. В полученный мною приказ эти сведения не входили.
Генерал явно не понял ответа.
– Кто первый открыл огонь, вы или генерал Харт? – спросил он.
– Я.
– И неужели вы не знали… неужели вы не видели, сэр, что бьете по своим?
Ответ он услышал поразительный:
– Я это знал, генерал. Насколько я понял, меня это не касалось.
Потом, прерывая мертвое молчание, последовавшее за его словами, добавил:
– Справьтесь у генерала Камерона.
– Генерал Камерон убит, сэр, он мертв – мертв, как вот эти несчастные. Он лежит вон там, под деревом. Вы что же, хотите сказать, что он тоже причастен к этому ужасному делу?
Капитан Рэнсом не отвечал. На громкий разговор собрались его солдаты послушать, чем кончится дело. Они были до крайности взволнованы. Туман, немного рассеявшийся от выстрелов, теперь снова окутывал их так плотно, что они сходились все теснее, пока около сидевшего на коне судьи и спокойно стоявшего перед ним обвиняемого почти не осталось свободного пространства. Это был самый неофициальный полевой суд в мире, но все чувствовали, что официальное разбирательство, которое не замедлит последовать, только подтвердит его решение. Он не имел юридической силы, но был знаменателен как пророчество.
– Капитан Рэнсом! – воскликнул генерал гневно, хотя в его голосе слышалась почти что мольба. – Если вы можете добавить хоть что-нибудь, что показало бы ваше необъяснимое поведение в более благоприятном свете, прошу вас, сделайте это.
Совладав с собой, великодушный солдат хотел найти оправдание своей бессознательной симпатии к этому храброму человеку, которому неминуемо грозила позорная смерть.
– Где лейтенант Прайс? – спросил капитан.
Названный офицер выступил вперед; окровавленная повязка на лбу придавала его смуглому мрачному лицу очень неприятный вид. Он понял смысл вопроса и заговорил, не дожидаясь приглашения. Он не смотрел на капитана, и слова его были обращены к генералу:
– Во время боя я увидел, как обстоит дело, и поставил в известность командира батареи. Я осмелился настаивать на том, чтобы прекратить огонь. Меня оскорбили и отослали на место.
– Известно ли вам что-нибудь о приказе, согласно которому я действовал? – спросил капитан.
– Ни о каких приказах, согласно которым мог действовать командир батареи, – продолжал лейтенант, по-прежнему обращаясь к генералу, – мне не известно ничего.
Капитан Рэнсом почувствовал, что земля ускользает у него из-под ног. В этих жестоких словах он услышал голос судьбы; голос говорил холодно, равнодушно, размеренно: «Готовьсь, целься, пли!» – и он чувствовал, как пули разрывают на клочки