К числу их не принадлежал лакей по имени Чарльз. Пейзаж ему приелся. Кроме того, он говорил по телефону. Звонок раздался как раз тогда, когда он принес чайные принадлежности.
– Слушаю, – сказал Чарльз. – Да, Ленгли, 330. Кто говорит?
Дворецкий по имени Слингсби вошел в эту минуту и с неодобрением на него взглянул. Как все дворецкие, он полагал, что разговор по телефону требует мастерства, недоступного лакеям.
– Ал-ло! – взывал Чарльз. – Алло-алло-алло!
Лунообразный лик мажордома совсем затуманился.
– Исполняете охотничью песню? – осведомился он.
– Да это из Лондона, мистер Слингсби, – честно отвечал Чарльз. – Просят его милость.
– Кто?
– Не расслышал, мистер Слингсби. Линия барахлит.
Дворецкий приник к телефону большим ухом и сурово спросил:
– Простите, в чем дело? Не слышу. Приложите трубку к губам. Так, так. А, «Дейли Экспресс»!
– И чего им надо?! – вмешался Чарльз.
Слингсби не был демократом и одним мановением большого пальца поставил наглеца на место.
– Нет, – сказал он далекому собеседнику, – я не лорд Дройтвич, я дворецкий его милости… его милость в гараже… нет, нельзя. На частные вопросы отвечать не уполномочен. Если это правда, его милость сообщит во все газеты…
До сих пор манера его была поистине безупречна; но вдруг, обратившись в человека, он крикнул:
– Эй! Не вешайте трубку! Кто выиграл в 2.30?
Ответа услышать он не смог, ибо с газона, через французское окно, вошла леди Лидия Бессинджер, тетка его хозяина. Изысканный наряд свидетельствовал о том, что она вернулась с местной выставки цветов и декоративных растений.
– В чем дело, Слингсби?
– Из «Дейли Экспресс», миледи. Хотели проверить разнесшийся по столице слух о помолвке его милости.
– Что-о? Дайте мне трубку.
Она схватила трубку, но первыми ее словами были «А, Фредди!», обращенные к элегантнейшему существу, которое тоже вошло из сада и направилось к газетному столику.
– Кто это? – спросило оно.
– «Дейли»… Алло! Да-да. Что-о? – Леди Лидия удивленно и гневно обернулась к племяннику. – Это сумасшедший. Говорит мне «Красотка»!
Слингсби попытался взять у нее трубку, бормоча «помехи на станции, миледи», но она ее не отдала.
– Ничего не понимаю! – восклицала она. – Красотка пришла первой, Томат – вторым, Янки – третьим. А, вон что! Вы на кого ставили?
– На Салата, миледи.
– Очень глупо.
– Без сомнения, миледи.
– Какой кретин вам подсказал?
– Мастер Фредерик, миледи.
Достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл поднял взор от газеты.
– Вы уж простите, Слингсби! Бывает…
– Так вам и надо, – сказала леди Лидия. – Кто слушает идиотов?
Слингсби вздохнул, поклонился и вышел, один на один с горем. Леди Лидия вернулась к телефону.
– Алло! Вы еще там? Простите, отвлеклась. Говорит леди Лидия Бессинджер, тетя лорда Дройтвича. А? Что? Нет, не думаю. Он бы непременно мне сказал. Десять лет, со смерти родителей, мы с мужем заменя… Алло, алло! Куда вы делись? Что ж, занимательный разговор.
Она повесила трубку и опустилась в кресло.
– Господи! – выговорила она. – Сейчас растаю.
Фредди выглянул в сад, сверкающий на июльском солнце.
– Да, жарковато, – признал он. – Как выставка?
– Что там может быть? Мы получили приз за кальцеолярии.
– Ура, ура, ура, – заметил Фредди. – А что это?
– Такой цветок. Ну… кальцеолярия.
– Ага, ага! Ясно. Что-то быстро вы вернулись.
– Дядя сказал, что падает в обморок. Нет, вон идет…
Действительно, в комнату вошел человек лет пятидесяти с лошадиным, но красным лицом. Облик его заслужил одобрение Фредди:
– Вот это да! Одно слово – денди!
Леди Лидия восторга не выразила.
– Иди, иди, симулянт, – сказала она.
– Я не симулянт, – возразил сэр Герберт, – у меня в глазах потемнело. А у кого не потемнеет? Жилет, цилиндр, цветы эти пахнут… Да я чуть не умер! Нет, ты мне объясни, почему я каждый год…
– Наша семья, – объяснила леди Лидия, – должна быть представлена на выставке.
– Какая семья? Нет, какая семья? Глава рода – Тони. Что я, лорд Дройтвич? Жаришься, жаришься,